И мама разрыдалась. Я обняла её, пытаясь поддержать, успокоить. Да, я слышала всё, что она говорила, да, я ей поверила. Да, я не тот ребёнок, которого она выносила и родила – та девочка погибла вместо меня. Но всю мою жизнь, всё время, сколько я себя помнила, она была моей мамой и никогда, ни словом, ни делом не дала понять, что относится ко мне не так, как к Серёже, Любашке и Костику. Точнее, иногда мне казалось, что меня она любит даже больше. То же было и с папой. И поэтому, что бы там ни произошло восемнадцать лет назад, я всегда буду любить своих родителей.

Даниил Андреевич вышел и вернулся со стаканом воды. Все терпеливо ждали, когда мама успокоится, даже Ростислав, который, как мне казалось, был заранее настроен против неё, проявил сострадание. И он же задал вопрос, когда мама вновь была готова отвечать.

– Почему вы не вернули чужого ребёнка, когда всё вспомнили?

– Чужого? За эти дни Вика стала мне родной. Вы понимаете, я же верила, что это и есть моя дочь. Я же грудью её кормила! Ночей не спала – она коликами маялась, бедная. Она ж вросла в меня просто. В сердце моё вросла. Я потеряла одну дочь, и не пережила бы потери второй. Если бы не Вика – я не смогла бы дальше жить.

– А вы не подумали, что кто-то так же оплакивает погибшего ребёнка, который на самом деле жив?

– Оплакивает? Кто? У Вики никого не оставалось, кроме матери, и та погибла. Галя осиротела ещё подростком, её взяли под опеку дальние родственники откуда-то из-за Урала, я не знаю, что там было, но у них явно не сложилось, иначе она не сбежала бы от них, едва ей исполнилось восемнадцать. Как раз в лотерею выиграла и не хотела, чтобы они деньги отняли. А потом и муж погиб, машина сбила. Уж не знаю, были ли у него родственники, а хоронили его коллеги с работы. Хорошо хоть, оплатили все расходы, да и застрахован он оказался, а то неизвестно, как бы Галя с малышкой жили, на что.

– Её муж не был застрахован, – покачал головой Ростислав. – И в лотерею она не выигрывала.

– Но… она так мне говорила…

– Она сама в это верила. Мы сделали всё, чтобы её поддержать, не раскрывая, откуда деньги. Только про вывих не знали – она даже скорую не вызывала. Хотя, даже если бы и знали – взрыв газа предвидеть мы точно не могли, а значит, и предотвратить.

– Теперь вы знаете всё, – голос мамы звучал безжизненно.

– Не всё. Ваш муж в курсе?

– Нет! – поспешный ответ. Слишком поспешный, даже я это заметила.

– Готовы повторить это в присутствии менталиста? Хотите, чтобы он залез в мозг вашего мужа?

– Не надо. Сначала Павел, правда, не знал. Не заметил подмены. Его же три месяца не было, Верочка совсем крохой была, когда уезжал. Я рассказала ему, когда у Вики появилась магия.

– И он сказал, что всё равно меня любит, – прошептала я, потому что очень хорошо запомнила тот день. – Я думала, он сказал это потому, что я стала феей. А оказалось, папа узнал, что я ему не родная.

– Родная! Пусть не по крови, не по этому чёртовому ДНК, но ты наша дочь, мы всегда любили тебя, Вика, всегда.

– Я знаю, мам, я знаю. И тоже вас люблю.

Какое-то время мы сидели обнявшись, но нас прервали. Иногда я этого Ростислава просто ненавижу!

– Кто-то ещё знает?

– Нет. Мы сказали всем, что у Вики проявился дар, и я не хочу её отдавать. Родственники приютили нас на своей ферме, потому что помнили, как долго я лечилась, как тяжело мне далась дочь. Больше ничего. Порой я и сама забывала, что не я родила Вику.

– Что ж, как бы то ни было, ребёнка вы всё же похитили. Думаю, суд учтёт смягчающие обстоятельства – отсутствие первоначального умысла, пережитый шок, состояние аффекта. Много вам с мужем дать не должны.