– Что-нибудь придумаем, – с уверенностью сказала Нина. – Можно напечатать в газетах объявление: «Поговорю об умном с умными людьми. Сто долларов в час». Это лучшее из удовольствий.

Иржи хмыкнул:

– Я только что прочел такое объявление в газете. Здесь эти услуги оказывают гейши в японском квартале: им по два доллара за разговоры дают.

Ада Маршалл была похожа на невезучее деревце, семечко которого упало не в землю, а на поросшую мхом крышу сарая: вроде все на месте – ветки и корешки, – но заранее ясно, что ничего путного тут не вырастет.

Мать Ады была русской, а отец – американцем. Он работал на Ижевском заводе по контракту, но в самом начале революции его убили, и Аде с мамой пришлось перебраться во Владивосток.

На беженском пароходе им досталось место в коридоре, и мама, простыв на сквозняке, заболела воспалением легких. В день, когда корабли Старка подошли к форту Усун, она умерла, и в пятнадцать лет Ада осталась круглой сиротой.

Невысокая, хрупкая и сероглазая, с мягкими каштановыми волосами, обрамлявшими круглое личико, она не замечала собственной прелести и старалась быть как можно незаметней. Она нашла себе укромное место за ящиком со спасательными жилетами: это был её мирок – расстеленное на полу красное одеяло и стопка книг, которые мама прихватила для нее из Ижевска. Там Ада и просидела долгие недели, покуда адмирал Старк вел переговоры с шанхайскими властями.

Беженцам всё-таки разрешили сойти на берег, но только без оружия, а пароходам было велено покинуть территориальные воды Китая.

На корабле поднялся радостный переполох.

– Пойдем, горемыка, с нами! – позвал Аду отец Серафим, высокий плечистый священник со спутанной светлой бородой.

– Я никуда не пойду! – испуганно прошептала Ада. Она понятия не имела, что ей делать в Шанхае.

– Ну, как знаешь, – вздохнул батюшка. – Корабли на днях отправятся в Манилу, а она далеко от России. Вот скинут большевиков – как ты назад вернешься?

Ада ничего не ответила.

Вскоре на пароходе остались только матросы-добровольцы. Ада бродила по пустым коридорам и непрестанно думала о том, как ей быть.

Несколько раз она натыкалась на Клима Рогова, который тоже отказался ехать в Шанхай. Никто так и не понял, почему жена бросила его: после войны все неискалеченные мужчины были наперечет, а Клим ещё и по-английски говорил и танцевал так, что все ахали. У предательства Нины было только одно объяснение: маленький чех, Иржи Лабуда, лишь притворялся бедным и несчастным, а на самом деле у него была припрятана крупная сумма, которой он и соблазнил чужую супругу.

Встретившись, Клим и Ада смотрели друг на друга исподлобья и, не здороваясь, расходились по своим углам. Говорить ни о чем не хотелось.

Ада вышла на палубу и увидела, как Клим, перебравшись через борт, спускается в лодку-сампан, где его поджидал старый китаец в стеганой куртке и рваном суконном треухе.

– Вы куда? – ахнула Ада.

– Я всё-таки поеду в Шанхай, – отозвался Клим.

Она растерянно огляделась кругом. Ей вдруг показалось, что кроме нее на пароходе никого не осталось.

– Погодите, я с вами!

Ада вернулась в свой уголок, свернула красное одеяло и перевязала бечевкой книги. Брать их или не брать? Без книг, пожалуй, будет совсем тоскливо.

Спускаясь в лодку, она потеряла равновесие и чуть не упала в воду – хорошо, Клим успел её подхватить! Странное это было чувство: сильные руки в последний момент спасли Аду от падения.

Клим усадил её на циновку рядом со своим вещмешком и здоровым помятым самоваром, и старик, загребая широким кормовым веслом, повел сампан вверх по реке.