– Раз не хочешь называть имя, - продолжал он невозмутимо, уписывая нехитрое кушанье за обе щеки, - тогда скажи, почему живешь в лесу. Ты прячешься от кого-то?

- Ни от кого не прячусь, - возмутилась я. – Просто мы с мамой делаем сладости, а здесь можно вырастить и мяту, и шалфей, и разные ягоды есть.

- А, ну да, - протянул он с оскорбительным недоверием. Он сидел на полу, вытянув ноги, и лениво на меня поглядывал.

На что это он намекает? Что мы с мамой - преступницы?

Ерунда какая!

Но мы так часто переезжали из города в город… Иногда даже бросали вещи, уезжая ночью и налегке…

Я со стуком положила ложку. Чего доброго, этот нахал заставит меня поверить, что я и правда преступница.

- Ты, вроде как, разозлилась? – спросил он, выставляя вон пустую чашку из клетки.

- С чего бы? – насмешливо удивилась я. – Разве на детей обижаются? Пусть болтают себе милые глупости.

- Тебе уже говорилось, что я – не ребенок!

- Ты, вроде, разозлился?

- Деревенщина, - сказал он сквозь зубы и закрыл глаза, прислонившись затылком к стене.

Я решила не отвечать ему. Много чести ему отвечать.

Напоив с ложечки Гретель, я сменила ей повязку, поправила подушку и заплела волосы, чтобы девушку ничего не беспокоило. Было ясно, что мама сегодня уже не приедет. Наверное, решила заночевать в городе. Колесо сломалось. Или лошадь захромала. Или… да мало ли что могло случиться в пути. Я успокаивала себя, но всё равно волновалась. Хорошо хоть, что грубиян Гензель затих – уснул, как сидел, привалившись к стене.

Сжевав пару дынных цукатов, чтобы подсластить незадавшийся вечер, я поворошила почти прогоревшие угли и подошла к клетке, чтобы забрать пустую чашку и ложку.

Но стоило мне наклониться, чтобы взять посуду, как пленник открыл глаза, просунул руку между прутьями решетки и схватил меня за шею.

- Вот ты и попалась, пташечка, - сказал он, не скрывая злорадства. – Неплохо для ребенка, верно?

И не успела я ничего сказать или сделать, как он притянул меня к решетке вплотную и поцеловал прямо в губы.  

10. 10

Сразу было понятно, что юнец совсем не умеет целоваться, хотя он и попытался что-то такое изобразить, больно притиснув меня лбом к решетке. Да ученик пекаря в Диммербрю целовался лучше!

Конечно, я не могла похвастаться богатым опытом в области поцелуев, но с чем сравнивать – было. И парнишка Иоганнес точно не произвел впечатления.

А он старался! Наверное, пытался доказать, что и в самом деле мужчина. Я не стала терять время даром, точно так же, как он, просунула руку сквозь прутья решетки и изо всей силы дернула его за волосы.

Он коротко взвыл и отпустил меня. Я рванула от клетки и, как оказалось, успела очень вовремя, потому что этот хитрюга чуть-чуть не успел залезть в карман моего передника, где лежал ключ.

- Ах ты… ах ты… молокосос! – несмотря на испуг, я не выдержала и расхохоталась. – Вот этому учат детей лесничих? Воровать, отвлекая внимание?

- Ха-ха, - передразнил он меня, мрачно блестя глазами из темноты чулана.

- Сто раз «ха-ха», - заверила я его. – И вор из тебя никудышный, и целуешься ты отвратительно.

- Ври больше, - ответил он презрительно. – Еще немного, и я бы с тебя платье стащил – и ты не заметила бы.

- Малыш, не льсти себе, - я пригладила волосы и отошла посмотреть, как чувствует себя девушка. – Такими поцелуями ты и поломойку не впечатлишь.

- Ой, опытная нашлась! – не остался он в долгу. – Сама-то ничего не умеешь.

- Утешайся, утешайся, крошка Гензель.

- Даже не знаешь, что рот надо открывать.

- Какие познания у ребенка! – я картинно приложила руку к сердцу и закатила глаза.