Сегодня они не понадобятся. Дома есть и крупа, и молоко: поэт охотно ел манную кашу, как ребенок. Хотя на вершинах своего отрицательного или, наоборот, положительного настроения Семен мог вообще ничего не есть сутками. Это уже Зая следила, чтоб он что-то съел.

За аппетитом Циркуля следить не было нужды, он всегда готов пожрать. Однако, когда порой денег не было, он тоже старался сначала накормить поэта.

Жила троица на разные, но всегда небольшие, деньги.

Что-то присылали родители Циркуля, ведь сам он не работал. Что-то зарабатывала Зая: ее тульская спецшкола поставила своим ученикам добротный английский, и Саша занималась краткими рецензиями для редакции иностранной литературы. Такая работа не напрягала: и деньги, пусть и небольшие, шли в карман, и удовольствие от чтения было. А самое главное, выполнять эту работу можно было, ни на минуту не прекращая основной миссии: обеспечения материальной, земной жизни гения.

Зая вспоминала, как в самом начале знакомства не могла понять: Семену всерьез все равно, чем, например, питаться и питаться ли вообще? Воспитанная среди обычных, ординарных людей, она была поначалу совершенно не готова воспринимать иных. Зато когда реально убедилась в его инаковости, да еще и пропиталась духом его гения, вопрос о цели жизни для Заи отпал сам собой. Вот она, цель жизни: сидит рядом и переживает, что долго не пишется.

Мамуля, конечно, немало пролила слез по этому поводу. Пока восемнадцать не исполнилось, грозилась даже с полицией ее забрать. Мамочка, увидев пару раз Семена, очень боялась, что дочка связалась с маньяком. Пришлось ей объяснить, что она до сих пор девушка, и пока менять свое физиологическое состояние не собирается.

Забавно, но мама, вместо того чтобы успокоиться, заволновалась еще сильнее.

– Вы все в одной комнате живете? – встревоженно спросила она.

– Ну да, – не поняла цели вопроса Зая. – Там две комнаты. В одной Циркуль дрыхнет, в другой мы с Семой.

– И твой гений тебя даже ни разу не попытался… – подбирала слова мама.

– Не-а, – улыбнулась девушка. – Он выше этого.

– Педик, может? – не могла остановиться бедная Заина родительница. Она точно не видела иных людей. А увидев, никак не могла с их инакостью смириться. – Или наркоман? У них, говорят, тоже желание пропадает.

– Нет, мам, – закончила вечер вопросов и ответов Зая.

Сема не был педиком, не был маньяком, не был наркоманом. Он вообще никем не был, кроме одного-единственного измерения – он был поэт.

Возможно, когда-то его сексуальность проснется, стихи-то про любовь он пишет, и Зае придется ревновать его к какой-нибудь вертихвостке. Ну что ж, значит, судьба. Это даже вызовет еще большую ее гордость, ведь она готова все сделать ради него. Не только отдать ему свое тело, но и терпеть, если он предпочтет тело другой женщины.

Вот Циркуль, тот да, пару раз изъявил свои желания относительно Заи. Пришлось ему доходчиво объяснить, что он для нее никто. Точнее, она его любит, и даже очень. Но только как Семиного друга.

Так они и ехали: вместе и одновременно раздельно.

На предпоследней остановке недалеко от их дома двери опять со всхлипом распахнулись, но на этот раз не бесполезно: с улицы вошли трое новых пассажиров.

Польза, правда, выходила какая-то сомнительная – уж очень они походили на невысокого полета гопников.

Трамвай тронулся, а парни уже подходили к поэту и его группе поддержки.

– Кого я вижу! Мишан! – фальшиво обрадовался первый, маленький, с нервным злым лицом. Такие всегда играют роль провокаторов.

Семен не откликнулся. Во-первых, потому что его звали не Миша, а во-вторых, там, где он сейчас находился, этих троих не было.