Ньют достал ключ, открыл дверь и жестом велел Томасу войти.

– Там только стул и безграничные возможности для безделья. Наслаждайся.

Томас мысленно чертыхнулся, когда переступил порог и увидел тот самый единственный предмет мебели – безобразное шаткое седалище, одна ножка которого была явно короче других – причем, вероятно, укоротили ее намеренно.

– Удачного дня, – напутствовал Томаса Ньют, закрывая дверь. Юноша услышал за спиной звук задвигающегося засова и щелчок замка, затем в маленьком окошке без стекла показалась довольная физиономия Ньюта.

– За нарушение правил это еще мягкое наказание, Томми, – сообщил он, глядя сквозь прутья решетки. – Хоть ты и спас жизнь людям, но должен уяснить…

– Да помню я, помню. Порядок!

Ньют улыбнулся.

– Ты шанк не промах, но независимо от того, друзья мы или нет, должен четко следовать правилам. Только они и помогли нам, горемычным, выжить. Поразмысли, пока будешь сидеть и пялиться на чертовы стены.

Прошел час. Скука подтачивала Томаса, словно крыса, прогрызающая дыру в полу. К концу второго часа ему хотелось биться головой об стену. Спустя еще пару часов он пришел к выводу, что предпочел бы отужинать в компании Галли и гриверов, чем торчать в этой проклятой тюрьме. Он попытался выудить из недр сознания какие-нибудь воспоминания, однако каждый раз, не успевая обрести отчетливые очертания, они рассеивались как дым.

К счастью, в полдень пришел Чак. Он принес обед и немного развеял скуку.

Мальчишка был в своем репертуаре: просунув в окошко несколько кусков курятины и стакан воды, он принялся развлекать Томаса бесконечными разговорами.

– Жизнь возвращается в нормальное русло, – объявил он. – Бегуны в Лабиринте, остальные занимаются повседневными делами. Глядишь, мы все-таки выживем. Правда, Галли не объявился. Ньют приказал бегунам немедленно возвращаться в случае, если они наткнутся на его труп. Да, кстати: Алби уже встал на ноги и вовсю мотается по Глэйду. Ньют страшно рад, что теперь ему больше не придется исполнять роль большой шишки.

При упоминании об Алби Томас застыл с куском курятины в руке. Он представил, как всего сутки назад тот бился в припадке и душил себя. Затем юноше пришло в голову, что никто до сих пор не знает, что сказал ему Алби после того, как Ньют вышел из комнаты, – прямо перед попыткой самоубийства. Впрочем, теперь, когда Алби не прикован к постели, ничто не помешает вожаку глэйдеров передать другим разговор с Томасом.

Чак продолжал болтать, направив разговор в совершенно неожиданное русло.

– Слушай, я тут немного запутался… Знаешь, мне грустно, я тоскую по дому и все такое, но при этом совсем не помню место, в которое мечтаю вернуться. Это так странно, если понимаешь, о чем я… Но я знаю наверняка, что не хочу жить здесь. Хочу вернуться назад, к семье. Какой бы она ни была и откуда бы меня ни похитили. Я хочу все вспомнить.

Томас опешил. Ему еще не доводилось слышать от Чака более серьезных и искренних слов.

– Я прекрасно тебя понимаю, – пробормотал он.

Невысокий рост Чака не позволял Томасу видеть глаза мальчика, пока тот говорил, но, услышав следующую фразу, ему стало ясно, что их наполняла боль, а то и слезы.

– Я поначалу часто плакал. Каждую ночь.

При этих словах мысли об Алби совсем выветрились у Томаса из головы.

– Правда?

– Перестал только незадолго до твоего появления. Ревел, как сопливый младенец. А потом, наверное, просто свыкся. Глэйд стал новым домом, хотя не проходит и дня, чтобы мы не мечтали вырваться отсюда.

– А я только один раз заплакал с тех пор, как прибыл, правда, тогда меня чуть живьем не съели. Я, наверное, совсем бездушный и черствый засранец.