– Протокол… Свидетели… Есть свидетели?

Милиционер обвёл глазами толпу, постукивая карандашиком по планшету. Задержался взглядом на подозрительной старушке с усами, выхватил зрачком из толпы инвалида на железной ноге. Но ничего похожего на свиное рыло не обнаружил.

Среди шума и поднявшейся суеты мы забыли про коробок с ракетой, а когда вспомнили и вернулись к стене, там уже никого не было. Старичок бесследно исчез, и ракета на коробке тоже.

С рынка мы возвращались молча. Молча перешли через мост, молча повернули на набережную, миновав молчаливых сфинксов. Я угрюмо посматривал на Щелчкова, он угрюмо посматривал на меня – видно, чувствовал, как кусает совесть.

Если я когда-нибудь и сержусь, это длится ну час от силы. На этот раз моё сердитое состояние продолжалось ровно двадцать минут. Я уже собрался остановиться и протянуть товарищу руку дружбы, как из-за толстого ствола тополя, потеющего на тёплом солнце, вылезла сначала нога, затем весь хулиган Матросов.

– Какие люди! Какая встреча!

Вразвалку, людоедской походкой он медленно шагнул нам навстречу и грудью загородил дорогу. Следом из-за того же дерева вышли Громилин с Ватниковым и начинающий хулиган Звягин. С наглыми улыбочками на лицах они встали за спиной атамана.

– Хе-хе, мордобой заказывали? – скаля зубы, сказал Матросов.

Хулиганы Громилин с Ватниковым идиотски загоготали. Начинающий хулиган Звягин схватился за свой впалый живот.

Мы насупились и ждали, что будет. Хотя ждать было особенно нечего; встречи с хулиганом Матросовым кончались известно чем.

Вообще хулиган Матросов был злым гением нашей улицы. Из школы его выперли в третьем классе за сожжение новогодней ёлки. Родители на него махнули рукой, милиция смотрела сквозь пальцы. Иногда его, конечно, ловили, приводили в детскую комнату, но терпения у тамошних воспитателей хватало часа на два; а потом его выпроваживали обратно.

Про подвиги его ходили легенды. К примеру, прошедшим летом на спор с хулиганом Ватниковым он совершил глубоководное погружение в бочку с квасом у кинотеатра «Рекорд». Влез на бочку, откинул крышку и нырнул туда в чём мать родила. Очередь, конечно, заволновалась, тётка-продавщица занервничала. Когда на шум явился милиционер, Матросов уже сидел на крыше углового четырёхэтажного дома и поплёвывал с неё на прохожих. Из ближайшего отделения милиции прибежали два десятка милиционеров и через парадные и чёрные лестницы бросились его обезвреживать. Внизу, конечно, не остался из них никто, всем, конечно, хотелось совершить геройское задержание лично. Так вот, хулиган Матросов, чувствуя, что пахнет баландой, как какой-нибудь акробат в цирке, по хлипкой водосточной трубе в три секунды спустился вниз, у Громилина стрельнул папиросу, у Ватникова прихватил огоньку, потом вежливо помахал всем ручкой и прыгнул в отходящий трамвай.

Историй таких, как эта, про Матросова рассказывали десятки.

Вот теперь и мы со Щелчковым вляпались в очередную из них. И похоже, что в роли жертв.

– Ватников, папиросу!

Не убирая с лица улыбку, Матросов выставил над плечом два пальца – средний и указательный; Ватников достал папиросу и вставил её между пальцами предводителя. Тот сунул отраву в рот и, жамкая, приказал:

– Огня!

Громилин развёл руками; Звягин завозился в карманах, вытащил горелую спичку, но больше ничего не нашёл.

– Огня! – повторил Матросов.

– Нету! – ответил Ватников. – Мы ж, когда бачки поджигали, полный коробок счиркали.

– Плохо, – сказал Матросов. – А ты пацанов спроси. Может, они курящие?