Руки Василия Васильевича покоряли недра карманов – это он искал ключ.

– Да… – Лицо его сморщилось. – Музыка… – Ключ не подавал голос. – Музыка, чтоб его. Был же, точно помню, что был. Брякал ещё. – По морщинам, как по ступенькам лесенки, побежали паучки пота. Он давил их на губе языком, потому что были заняты руки. – Вам мой ключик не попадался? Был же, брякал же, я же помню…

Нет, Женьке ключик не попадался.

Одно плечо директора опустилось чуть не до пола, другое поднялось, как качели, сам он перекосился, но лицо почему-то сделалось радостным и спокойным.

– Дырка! Самая натуральная дырка! Ну-ка, ну-ка? Дырка и есть. – Он вытащил из карманов руки и хлопнул ладонями по коленям. – И что мне теперь, молодой человек, прикажете с вами делать? Ключ-то – того, потерялся ключик.

Василий Васильевич, чтобы Женька не сомневался, вывернул наружу карман и потряс перед учеником прорехой.

– А моя-то – я ж ей целый год говорил, моей-то. Зашила б, говорю. Потеряется, говорю, ключ-то. Женщины…

Внезапно он замолчал; рука его потянулась к незаметному дверному квадрату.

Там из замочной скважинки торчал злополучный ключ.

– Нашёлся. – Василий Васильевич нежно подёргал пропажу за блестящее ушко. – Живой.

Директор отворил дверь. За дверью было темно.

– Прошу, – обернулся он, приглашая. – Осторожнее, здесь порог. – Он кивнул подбородком вниз.

Послышался деревянный стук; это его голова ударилась от кивка о притолоку. Василий Васильевич повернулся, чтобы оценить вмятину, по плечи ушёл за дверь, забыл про порог, шагнул – и ухнул в тёмный проём.

Раздался грохот; темнота выстрелила сорок пятым калибром полуботинок жертвы собственной осторожности; уворачиваясь от ребристых подошв, Женька сделал рывок спиной и с силой врезался в тумбу. Гипсовая голова Ильича, потеряв единственную опору, прочертила в воздухе завиток и упала на Женьку сверху.

– Что же вы не идёте – идите. – Из проёма протянулась синяя от чернил рука и выдернула Женьку из-под обломков. – Так, минуточку. Где-то у нас был выключатель. – По привычке Василий Васильевич начал шарить в карманах брюк.

Скоро выключатель нашёлся, но почему-то не в кармане, а на стене, и с третьей или четвёртой попытки в комнате загорелся свет.

Странная это была комната. Мрачные эвересты пыли упирались чуть ли не в потолок. Поверхность, которую покрывала пыль, чем-то напоминала лунную – кратеры, обломки породы, острые цепочки хребтов, вздымающихся над океаном пыли. И ничего живого. Лишь в углу на ленточке паутины семиногий паук-инвалид обгладывал мушиное пёрышко.

Первым делом Василий Васильевич запер дверь изнутри. Потом замешкался, как будто засомневался, туда ли они попали. Ноздри его задвигались, брови съехались, как створки разводного моста, а глаза задумчиво потемнели.

Но попали они, похоже, туда. Директор вытащил из-за пазухи хрустящий рулон бумаги и развернул. На нём была нарисована карта: кратеры, обломки породы, остроконечные цепочки хребтов. И всё это в красных крестиках и жирных восклицательных знаках.

Василий Васильевич пальцем провёл по карте, потом посмотрел вперёд, сравнивая натуру с изображением. Кивнул: всё, видно, сходилось. Потом закатал штанины и уверенно зашагал вброд.

Женька медлил. Идти не хотелось.

– Сюда. И ноги – ноги держите выше. Не то всякое может быть.

Они достигли противоположной стены. Василий Васильевич остановился и пропел сипловатым голосом: «Трим-бам-бам». Потом повернулся к Женьке:

– Я ведь тоже – хе-хе – того. В смысле музыки. Не на баяне, правда. На других инструментах. Но грамоту от ДОБРОХИМа имею. – И, снова затянув «трим-бам-бам», спросил: – Узнаёте?