– Ты погоди бахвалиться, – сказал кто-то сзади, – девчонка пока не сказала «да».

– А я по ее глазам вижу, что согласна, – нахально заявил Панов и добавил, обращаясь уже ко мне, – правда, мышонок? Ты ведь меня хочешь?

Как. Же. Это. Ужасно! Я вспыхнула и отвела взгляд, от всей души желая провалиться сквозь землю и чтобы никто на меня больше не смотрел с такой насмешкой и таким ехидством.

Терпи, Мира, раз не можешь за себя постоять, тогда терпи.

– Твой мышонок от счастья проглотил язык, – хохотнул тот же самый голос.

Просто терпи. Осталось всего пять с половиной лет. А потом еще два года. Я смогу. Я сильная. Если я буду молчать, однажды им просто надоест – и от меня отстанут.

– Ба, да ведь это не мышонок, – сказал Панов, – судя по цвету волос, это самая настоящая малайская ласка. Только ласки агрессивные, а эта…

– А эта ласковая!

За что они так со мной? Что я им сделала?

– Что такое, ласка? – продолжал измываться Панов. – Этот нехороший дядя прав, и ты и в самом деле проглотила от счастья язык?

Только бы не заплакать. Только бы не заплакать. Только бы не…

– Семинар будет! Сейчас подойдет Илья Григорьевич, он и проведет!

Господи, никогда не думала, что буду так рада приходу старосты!

– Что здесь происходит? – нахмурилась Круглова, застав в аудитории Панова и его свиту.

Я бросила в ее сторону отчаянный взгляд: из всех моих одногруппников только она может прийти мне на помощь. Не потому, что мы с ней общаемся, но из-за ее гипертрофированного чувства справедливости.

– А что тут происходит? – делано удивился Панов. – Абсолютно ничего не происходит, да, мышонок? Шел по коридору, никого не трогал, общался с приятелями, услышал свое имя, зашел на огонек приветствовать младших – вот и все.

– Приветствовал? – недружелюбно сказала Круглова. – Теперь уходи. Сейчас придет преподаватель.

Панов ухмыльнулся.

– Есть, мэм! Пошли.

Он развернулся. Я, не в силах поверить своему счастью, смотрела на его спину, как вдруг у самого выхода он обернулся, нашел меня взглядом и сказал:

– Ответишь в следующий раз, мышонок.

Я сглотнула. Он же это несерьезно, верно? Он же не собирается и в самом деле продолжать этот фарс и дальше? Потому что если к унижающему меня Рыльцеву и периодически примыкающему к нему Еремееву я выработала какой-никакой иммунитет, то противостоять Панову и его приспешникам у меня просто не хватит сил!

Тем временем третьекурсники уже ушли, столкнувшись в дверях с Ильей Григорьевичем. Мое сердце, и без того взбудораженное столкновением с Пановым, теперь перемкнуло при одном только взгляде на преподавателя микробиологии, и чтобы взять себя в руки, мне пришлось мысленно считать до десяти.

– Садимся, – велел Илья Григорьевич, и от его голоса мое самообладание покинуло меня вновь.

Рыльцев и Еремеев, до того молча стоявшие у моей парты, качнувшись, заняли свои места. Одно дело – нападать на беззащитную меня, другое – выстоять против Панова или Игнатьева. Да, пусть это циничная мысль и бабушка пришла бы в ужас, узнав, как плохо я думаю о своих одногруппниках, но знала бы она, как обращаются они со мной!

– Сегодня лабораторные работы принимать у вас буду я, – сказал Илья Григорьевич, – по расписанию следующая пара по генетике у вас будет в четверг, и старосте нужно будет подойти в деканат и уточнить, возникнут ли какие-либо изменения. Итак, начнем…

– Илья Григорьевич! – звонко воскликнула Завьялова. – А куда делась Алла Игоревна? Это же ее предмет?

Я бросила на одногруппницу возмущенный взгляд: она прекрасно знает, куда делась Алла Игоревна! Зачем же ворошить чужое грязное белье?