Почему-то уверен, что он не сдастся и атака на меня будет продолжена. Всё же известны случаи, когда амбициозные аристократы шли наперекор воле своих родов. Хотя насколько знаю, как правило, рано или поздно ничем хорошим это для них не заканчивалось.

И куда в нашего Марка столько влезает? Я про эти дурацкие бобы. Он ведь реально всю тарелку навернул. Вот так старик. Такому аппетиту любой добрый молодец бы позавидовал.

В королевский дворец мы отправились спустя час, кардинал в своей карете, мы с Карлом в своей, точнее, в экипаже баронеты Ники Ворской.

– Я активировал амулет обнаружения невидимок, – сообщил мне в салоне приятель, сдвигая в сторону обёрнутые в шёлк ходики. – Знаешь, о чём подумал? Ведь плетения отвода глаз или невидимости даже мне не создать. Во всяком случае, для тех вариантов, что попадались, у меня не найдётся нужных оттенков. Понимаешь?

– Понимаю. – Сам об этом уже не раз размышлял. – За печально известными неуловимыми и очень удачливыми убийцами стоит кто-то из сильных магов. Ну или имеются варианты заклинаний, которые мы ещё не знаем.

Те плетения отвода глаз требовали не просто от полутора десятков оттенков магических нитей, а и их широкого спектра. Обычно одарённые здесь подобны флюсу, развиты с одной стороны. Скажем, у Карла отличная боёвка за счёт энергий огня, воды и воздуха, у моей любимой кузины почти все оттенки из зелёного целительского спектра, универсалов вроде меня, пусть даже не настолько мощных, крайне мало. Так что с большой вероятностью организацией наёмных убийц действительно руководит кто-то из сильных одарённых, он либо накладывает плетения на своих людей перед отправлением на задания, либо обеспечивает их амулетами.

Скрывать свою принадлежность к магам вполне возможно, только вряд ли это получится делать долго. Значит, главарь преступной организации – кто-то из известных всем столичных аристократов. Может, сам Митрий, Никин муж, балуется в свободное от работы время? Да ну, чушь. А ведь было бы интересно узнать имя благородного и одарённого главаря организации.

– Отворяй! – послышалось впереди.

Внутрь дворцовой ограды мой эскорт не пропустили, только кардинальский, ну и ладно. Мы остановились перед главным парадным подъездом, я первый раз здесь. Издали, конечно, видел, а чтобы вот так – впервые.

Когда одетый в вышитую золотом ливрею лакей распахнул дверцу моей кареты, хотел распорядиться, чтобы он взял ходики, но мой вассал отмахнулся и, не чинясь, сам прихватил часы под мышку. Вот такой он у меня, без излишней спеси.

Кардинал, вышедший к лестнице первым, недоумённо посмотрел на груз в руках милорда Монского, затем быстро догадался, что это. Я ведь ему подарил почти такие же и в почти такой же шёлковой обёртке, только цвет ткани был чуть другим, пурпурным, а тут тёмно-синий.

– Королю? – поинтересовался он. – Королеве? Принцессе?

Перебрал почти всё правящее семейство и не угадал.

– Королеве-матери, – пояснил я, направившись по лестнице вверх, отставая на один шаг, так что ему пришлось идти, повернув ко мне голову.

– Да? – хмыкнул его высокопреосвященство. – Если ты таким образом решил извиниться перед ней за разгром, который устроил виргийцам, то напрасно. Матильда ненавидит своего брата и его неудачам лишь радуется.

Вот так само собой нашлось объяснение мотивам моего подарка, почему я принёс часы именно королеве-матери, а не кому-то другому из королевского рода.

А смысл слов кардинала я понимаю, Агния рассказывала, что Матильда очень не хотела замуж за нашего бывшего правителя, отличавшегося скверным характером и неприятной внешностью. К тому же здесь нет половых предпочтений в наследовании, и, как старший ребёнок в семье монарха Виргии, она являлась наследницей королевского обруча, в итоге после её брака доставшегося младшему брату, ставшему Юлианом Третьим. Аналогом нашей поговорки «двум богам не служат» здесь является «два королевских обруча на одной голове не носятся». Говорят, выйдя замуж за нашего Петра, она потеряла не только права на престол Виргии, но и рассталась с возлюбленным, которого мечтала сделать своим консортом. Да уж, понятно, почему она поддержала заговор против супруга, изводившего её придирками и публичными унижениями, и почему не испытывает симпатию к своему бывшему роду.