Последующие несколько часов на барже кипела лихорадочная деятельность. Бойцы собирали все, что находили в кубрике, в каютах, в незатопленной части трюма. Всем пришлось думать, проявлять смекалку, вспоминать все, что когда-то знали, но забыли. Отыскалась пакля, кусок брезента, рваная фуфайка. Из всего этого месива солдаты соорудили кляп, заткнули течь.

Федорчук уже ног не чувствовал. Его выволокли из воды и пинками спровадили в кубрик – греться. Прибежал Полонский, все втроем упали на заделку пробоины.

Кляп парни прижали к борту доской при помощи клиньев и распоров. Потом они соорудили жесткий пластырь из фанеры, обтянутой брезентом, который щедро вымочили в олифе. Отыскался молоток, гвозди, несколько брусков в качестве распорок, которыми приколачивали пластырь к борту. Щели затыкали паклей, вдавливали ее ломами, чтобы не вываливалась. Затычка держалась, но ноги от ледяной воды сводило судорогой.

– Не спать! – покрикивал Ахмет. – Пошевеливаться! Помпу к бою!

Солдаты выбросили на палубу рукава, один конец погрузили в затопленный трюм. Качали попарно, сменялись через несколько минут. Вода отходила неохотно, ее уровень практически не опускался. Полчаса неимоверных усилий – и в насосе что-то треснуло, заклинило механизм.

Непобедимый русский мат взвился к потолку, сотряс судно.

– Сломалась, падла! Как же кстати, черт возьми.

– Без паники, – отрубил сержант. – Воду откачаем, никуда не денемся. Пятнадцать минут отдыха у печки, всем переобуться, сменить фуфайки. В каютах у гражданских имеется обувка и одежда. И милости просим вычерпывать воду из трюма. Ведрами, тазиками, мисками!.. Всем выстроиться цепью, работать, пока не свалимся.

Несколько часов солдаты таскали воду, трудились до полной мути в глазах, до хриплой одышки, до онемения всех конечностей. Полностью осушить трюм не удалось, да уже и не требовалось. Затычка держала, вода просачивалась, но незначительно.

– Шабаш, – хрипло возвестил Затулин. – Позднее усилим пластырь, прижмем его прочнее. На сегодня хватит.

Шатаясь, не чувствуя ног, военнослужащие срочной службы выбирались из трюма. Кашель сотрясал, лилось из носа. Ночь была в разгаре. Они понятия не имели, где находились, в какую сторону и на сколько миль их отнесло от берега. Во все пределы простирался бушующий, изрытый бурунами океан. Ни одного огонька на горизонте. Сыпал снег, ветер закручивал его в причудливые спирали. Мрачные тучи неслись на запад. Баржа монотонно качалась. Серые волны бились в борт, и каждый удар сопровождался оглушительным ревом.

Люди добрели до кубрика и попадали возле буржуйки, в которой весело потрескивал огонь. Дверца печки была распахнута, вокруг нее распространялось спасительное тепло. Отмирала кожа, потерявшая чувствительность. От перемены температуры нестерпимо ломило кости, терзала боль. Пол стараниями рядового Полонского был сухим. Парни стаскивали матрасы с нар – лежать на нарах в такую качку было смертельным номером – бросали их на пол возле буржуйки. Одежда задубела, встала колом. Приходилось раздеваться до белья. Хрипя от боли, бойцы растирали ноги. В соседних каютах у рачительных штатских имелись рваные свитера, ватные брюки с заплатами, истоптанные кирзовые сапоги. Водка, купленная у поселкового «коммерсанта», была просто царским подарком. У Полонского тряслись руки, когда он разливал по кружкам драгоценную жидкость. В один присест усадили бутылку, стонали от наслаждения, когда алкоголь потек по венам. Возможно, водка и зло, но именно она не дала загнуться в эту ночь измученным людям.