- А в паспорте что написано?

- А паспорт украли.

И очень удивились, наверное, когда открыли и попытались прочитать.

- Так ты не здешняя? Или с правого берега?

- Так вот я тебе и не скажу, мне бы кто сказал.

- И никто тебя не ищет?

- Если и ищет, то пока никак о себе знать не дал.

- Так тогда хана тебе, - заключила Стелла.

- Почему это? – не поверила я.

- Ну, так, - подключилась Афродита. – Говоришь – ничего не помнишь, куда идти – не знаешь. Здесь тебя Василь Васильич на всю жизнь не оставит, он тут не хозяин, хозяин – господин Носов, Кондратий свет Никанорович, и ещё железная дорога. А Носов за порядок и за то, чтобы все были на месте и при деле.

- Так может, и я место найду и при деле окажусь. Подумаю – и окажусь.

- Ты смотри, тех, кто без документов, долго не держат. Как только поймут – и всё, речка бежит, часики тикают, - сказала Афродита.

- В смысле часики тикают? Ты вообще о чём?

- О том, что все должны быть с паспортами и при деле. Или при муже, при родителях или ещё каких родственниках. Если ты не хочешь быть нелегалкой, конечно. Наверное, у Михалыча всех берут, тебя тоже к делу приставят. Но у нас дело то же самое, а всё законно. Жёлтый билет – и никаких вопросов. Мамаша Вехотка новеньким рада, за новеньких можно с клиентов больше денег получить. А если ты из богатеньких была, так, может, ещё умеешь стихи там какие читать или на фортепьянах играть – так и вовсе кому попало не подсунут.

Чего? Какой, к чёрту, жёлтый билет?

- Вы что, в публичном доме работаете? – прямо спросила я.

- Ну что ты так сразу? – усмехнулась уже совсем невидимая в темноте Афродита. – Дом приличный, чистый. К нам даже доктор ходит, и болезней неприличных у нас нет. А если что серьёзное, вот как сейчас – то в больничку берут, то есть сюда. Не так и плохо.

- И что, у тебя других вариантов совсем не было? – не верила я.

- Чего? Каких таких вариантов? У меня отец помер на стройке железной дороги, мать нас тянула одна, а кроме меня там семеро ещё, я старшая. Больно сытно-то у нас дома было, можно подумать! А вон у неё отца и вовсе в помине не было, а мать мужиков водила, и её тоже под них подкладывала, чтоб больше денег оставляли! А мужики-то были всё непростые, кто фартовый, кто из нелегальных золотодобытчиков, кто с каторги бежал, зачем такое счастье? У мамаши Вехотки всё чисто, строго и законно, и вот сейчас нам от мужиков досталось, но тех мужиков за членовредительство тоже привлекут, и либо денег с них слупят на штраф, и нам на возмещение, либо ещё как накажут. Остальным будет урок, что нечего нарываться. А так даже денежку понемногу удаётся откладывать, и своим тоже подбрасывать случается, чтоб совсем-то не загнулись.

Господи, за что мне это всё, думала я. Нет, они просто не видят других возможностей, а возможности должны быть. Не могут не быть.

- И что, не бывает другой работы с проживанием? Я умею готовить, дом убирать, с детьми сидеть.

- И кто тебя возьмёт без рекомендаций? – скептически усмехнулась Афродита. – Я, может, тоже иногда хочу в тепло, сытость, и чтоб когда в церковь идёшь в воскресенье, на тебя пальцем не показывали. Но кто такой добренький, что пустит меня в дом?

- Да она не поняла просто, - усмехнулась Стелла. – Она ж какая-то нездешняя, вот те крест. Здешние-то все знают.

- Да что знают-то, скажите уже, - я чуть было не добавила «русским языком».

Здесь, наверное, язык называется как-то иначе.

- Да семь дней у тебя, поняла? А кто за семь дней не пристроился – на Афанасьевский завод. Там ты будешь делать всё то же самое, что у мамаши Вехотки, только бесплатно и ночью. А днём работать на заводе, а платить тебе будут гроши, потому что вычтут из жалованья еду и проживание. А жить там в бараке на много человек, и кормят так, что быстро ноги протянешь, это тебе не здешняя больничка и не добренький Василь Васильич.