Второе письмо, адресованное в канцелярию Его Величества, я отдал трактирщику.

– Если завтра к обеду я его не заберу – отправишь адресату. Понял? Клянись!

Трактирщик посмотрел адрес, побледнел и поклялся огнем.

Ужин, приготовленный для господ, то есть – для меня, был обилен, но не очень полезен для здоровья. Много жирного мяса и кислого вина. Кстати, Герасим, перед тем, как мы приступили к еде, вышел во двор, бросил кусок мяса собаке и некоторое время следил за ее состоянием. Опасался отравления? Сам он почти ничего не ел, но выпил два сырых куриных яйца без соли.

Перед сном Герасим сходил к лошадям, убедился, что их помыли и почистил. В комнате зажег все свечи, обошел все углы, заглянул в каждую щель. Даже под кроватью посмотрел. После этого запер дверь на ключ, подпер ее сундуком, а на табуретку около кушетки, на которой собрался спать, положил костяной гребень и ту самую тетрадь, где было про Железного болвана. И раздеваться, по всему, не собирался.

Я спохватился. Про себя-то я все ему рассказал, но про него до сих пор не знаю решительно ничего. Леха назвал его чернокнижником и сволочью, атаман и монах-расстрига старались к нему близко не подходить, те странные монахи, что встретились нам на просеке, его и вовсе, кажется, испугались.

– Так что, – сыто отдуваясь спросил я, отстегивая шпагу от пояса. – Ты совсем не можешь говорить? Это у тебя с детства?

Герасим встал, подошел, сел рядом с клеткой.

– Нет, – ответил попугай, просыпаясь и недовольно глядя на меня.

– И что же с тобой случилось? Болезнь?

– Меня лишили языка, – сказал попугай, продемонстрировав мне свой попугайский язык в полной мере.

– Кто?

– Сильный маг. Более сильный, чем я.

– За что он так с тобой?

– Я прррочитал книгу. Очень опасную! Чарррры, заклинания, – сказал попугай и почему-то подмигнул.

Ага. Язык Герасиму отняли, чтобы он прочитанное не озвучил. Видно, реально опасные заклинания. Но если он умеет читать, то и писать – тоже.

– Но ты же можешь написать? – предположил я.

Герасим мотнул головой. Потом взял со стола перо, придвинул к себе лист пергамента, и вдруг пальцы его скорчились в страшной судороге. Герасим сморщился, немедленно отбросил перо и принялся разминать пострадавшие пальцы другой рукой.

– Извини. Не знал, – сказал я, сочувственно на него глядя. – А вот Леха… Сидр де Барсу. Ты с ним каким боком?

– У него мой язык, – сказал попугай и почесался.

Ах вот в чем дело. Значит, гонораром за открытие портала было вовсе не золото. Вовсе не про деньги показывал жестами Герасим Лехе. Он конкретно – про язык. Тот самый мешочек, который Леха унес с собой.

– И куда ты теперь? – спросил я после долгой паузы.

– С тобой, – сказал попугай.

Я аж вздрогнул. Не ожидал такого.

– Со мной? Нет, я не против, ты мне помог уже не однажды. Но у тебя, наверное, дом, семья, дела.

– Мне нужно веррррнуть. Свой язык.

– Но ты сам сказал, что он у Лехи, а он – тю-тю. В Запределье.

– Коваррррный веррррнется. Он пррррридет к тебе. За бррраслетом. Я верррну язык, – уверенно заявил попугай.

О как! Леха, оказывается, не только де Барсу, но и Коварный. Очень точное определение.

– А что за браслет? – сказал я, поднимая рукав камзола и разглядывая украшение. – Нет, я понял, что связано со стихиями. Почему он не снимается? И почему Леха подкинул его мне, а не надел сам?

– Ты отдал жизнь. Водной богине. Не пожалел. И получил ее обрррратно. В камне. Теперрррь она в брррраслете. Коваррррный тоже ночевал. В том замке. Тоже видел. Водную богиню. Пожалел для нее жизнь. Понимаешь?

Значит, это все-таки был не сон, и жизнь незнакомке с портрета я реально отдал. Ну вот хоть что-то прояснилось.