– Ты совсем офигела что ли? – рявкает неожиданно, с силой пнув чемодан и прокатив его таким нехитрым образом до самого окна. – Мы помолвлены, вообще-то, или для тебя это пустой звук?

– О, смотрите, кто вспомнил о помолвке, – несколько истерично хихикаю, снимаю кольцо и протягиваю ему, – держи, больше не помолвлены.

Буду лицемеркой, если скажу, что моё сердце в тот момент не дрогнуло. Но оно так давно слабело, было так измучено затяжным одиночеством, в нём было столько обиды и разочарования, что очередная рана не принесла особенно много боли. Одна из многих. Переживу.

– Завязывай с этим цирком, – морщится, заталкивает руки в карманы, не принимая его. – И выкидывать всё своё барахло, чтобы потом сказать «дорогой, мне нечего надеть». Этот фокус не пройдёт.

– Терпеть не могу фокусы. Думала, ты в курсе.

Договариваю это и понимаю, что ни черта он обо мне не знает. Ни что я люблю, ни чего ненавижу, о чём мечтаю, чего боюсь. Не знает даже того, как я жила тут без него всё это время, о чём думала, от чего плакала, над чем смеялась. Ему просто неинтересно.

– Я выкидываю старые вещи, которые нет смысла тащить с собой, – поясняю, потому что он всё ещё ждёт от меня какой-то реакции на своё едкое замечание.

– Ты никуда не уедешь, – и снова это удивление в голосе и ничего кроме. – С какой стати? Я люблю тебя и вообще.

– И вообще, это брехня, – отбиваю жёстко, устав от его странным образом инфантильного чувства собственничества. Вроде бы и против моего отъезда, но как-то чувствуется, что не впечатлён. – Ты любишь приезжать, и чтобы кто-то за тобой ухаживал. А чем и с кем ты занимаешься, когда отсутствуешь – ещё большой вопрос.

Последнее говорю не для того, чтобы затеять очередную ссору, нет. Как раз-таки наоборот.

– Отлично, теперь ты ещё и ревнуешь, – закатывает глаза и идёт на кухню, загремев посудой, а я наконец-то продолжаю сборы. Слишком предсказуемо.

Забавно, но самым сложным оказалось не избавление от фотографий: острое лезвие воображаемого кинжала пронзило моё сердце при разборе в ванной комнате. Все эти причудливые разноцветные баночки с кремами, лосьонами, масками, скрабами, гелями… я люблю вас. И буду очень сильно скучать, правда, но, чёрт возьми, я не ишак, чтобы тащить на себе эту тяжесть. К тому же, квартиру было решено оставить в первозданном виде: никаких личных вещей, кроме его одежды. Ничего, что могло бы хоть мало-мальски указать на моё добровольное заточение, включая меня саму.

– Интересно, на долго ли тебя хватит, – выдаёт Макс насмешливо, появляясь за спиной, а потом отправляется обратно к телевизору, демонстративно увеличивая громкость. Похоже, «интересно» в его случае просто вводное слово. Как нецензурная брань у моего дядьки: тот даже поздороваться без мата не может.

Через час я заканчиваю сборы, сбегав несколько раз на помойку, и выхожу в прихожую с одним большим чемоданом на колесиках, купленным к обещанному путешествию, в которое мы так и не отправились.

– Ключи оставлю на столике, – слегка повышаю голос, заглядывая в комнату, а он просто машет рукой, не оборачиваясь.

А вот это уже откровенно грубо и невероятно обидно. На столько, что на глазах слёзы навернулись, а нижняя губа задрожала в попытке отпасть к моим ногам. Я её, конечно, своей железной волей на месте удержала, но подумать, что у моих ног давно никто не валялся, всё же, успела.

И хоть подобное прощание даже по его меркам было чрезмерно холодным, затевать очередной скандал не было никакого смысла. Вещи собраны, ключи на столике вместе с обручальным кольцом и обещаниями «долго и счастливо», я обута, а путь предстоит неблизкий.