- Чем подтвердите, что вы – судья? – дерзко спросил незнакомец.

Вместо слов господин Диплок сдвинул ворот камзола и показал судейскую цепь – всё как полагается, с королевским гербом и названием графства.

- Хорошо, - буркнул незнакомец, остывая. – Хоть кто-то при исполнении.

- Назовитесь, - повторил судья.

- Моё имя – Морис Мюфла, - хмуро сказал приезжий. – Сэр Морис Мюфла.

Он произнёс свою фамилию на южный манер, сделав ударение на «а», и я, несмотря на боль, фыркнула.

- Что смешного? – тут же обернулся ко мне этот сэр Мюфла.

- Ничего, - сказала я презрительно. – Просто теперь понятно, почему вы так себя ведёте, - и добавила тише: - сэр Баран.

Да, на южном говоре «мюфла» означало дикого горного барана. Более говорящего имени и быть не могло. И прекрасно подходило этому невежде.

Я увидела, как зло блеснули глаза приезжего рыцаря, и втайне обрадовалась, что смогла его уязвить.

- Зачем вы здесь? – тем временем продолжал расспрашивать судья, для которого имя приезжего рыцаря было просто именем.

- Привёз письмо леди Маргарет, - ответил Мюфла, с трудом отворачиваясь от меня и глядя теперь на судью. – Но дело в том, что я не знаю, как она выглядит, а в этом замке, похоже, очень любят врать.

- Леди Маргарет перед вами, - холодно сказал судья. – Если у вас есть для неё письмо, я рекомендую его передать. А потом езжайте своей дорогой. Мы в Сегюре не любим тех, кто устраивает беспорядки.

- Эй! Полегче, папаша! – очень неуважительно заявил Мюфла. – Вообще-то, стреляли в меня.

- Хотите подать жалобу? – спросил судья ещё холоднее.

- Не хочу, - грубо ответил рыцарь и сбежал с крыльца, направившись к своей лошади.

Мы все следили за ним молча и настороженно, а он, не замечая наших взглядов (или делая вид, что не замечая), достал из седельной сумки шкатулку и запечатанное письмо, и вернулся ко мне.

Я стояла рядом с кормилицей, продолжая обнимать её, и не сразу взяла письмо.

Постояв с протянутой рукой, рыцарь с раздражением сказал:

- Извиняться не стану, леди. Потому что вы сами виноваты. Берите письмо и шкатулку, я не буду тут до утра стоять.

- Можно сначала я посмотрю, - сказал судья, но я уже увидела отцовскую печать и схватила письмо двумя руками, сразу позабыв про боль.

- Пруденс, - торопливо позвала я кормилицу, не отрывая взгляда от письма – немного помятого, но не вскрытого, с отцовской печатью и отцовским почерком на лицевой стороне, - предложи господам вино и закуски, мне надо прочитать… - и не договорив я убежала в свою комнату, чтобы там, в тишине, прочитать последнее послание папы.

Слёзы сами собой полились из глаз, но я первым делом внимательно и с помощью лупы осмотрела печать – нет ли сколов или следов разреза. Но печать была нетронутой, и я, глубоко вздохнув, разрезала плотный конверт ножом для бумаг.

Первые же строки заставили меня заплакать навзрыд, и я долго не могла успокоиться, сидя на кровати и держа на коленях драгоценное послание.

«Дорогая моя Маргарет, - прочитала я, когда немного продышалась и прошмыгалась носом, - ты получишь это письмо, когда меня уже не будет на свете. Прости, моя девочка, так получилось, и это – воля небес.

Моя рана не даёт мне шансов на спасение, но даёт время, чтобы я мог проститься с тобой хотя бы в письме.

Во-первых, помни, что я всегда любил тебя, и моя последняя мысль будет только о тебе. Мне горько и больно, что я оставляю тебя одну в этом мире, но на всё воля небес, дорогая Маргарет. Небеса дарят и небеса забирают, и мы не в силах этому помешать.

Во-вторых, помни, что по королевскому статуту ты имеешь право на денежную компенсацию из-за утраты кормильца на государственной службе. Тебе надо подать заявление в королевский департамент в столице и получить двести золотых за мою смерть…».