Он увидел на полу распростертое тело, выгнутое дугой. Голова была подтянута назад, лицо посинело, а глаза закатились вверх и внутрь. Дарья бросилась перед ним на колени и подсунула руку под затылок, другой всунув между зубов лезвие большого ножа. Владимиров склонился над Васильевым.

– Чего он?

– Падучка на него напала, вот что, – огрызнулась Дарья.

– В Англии это часто бывает, – сказал Владимиров. – Я тут с первого разу тоже из извозчика выпал, чуть лоб не расшиб.

Он взял Васильева за плечи и попытался приподнять его.

– Деревянный он что ли? – спросил Владимиров в полнейшем изумлении, ощупывая оцепеневшие члены.

Внезапно крупная дрожь пробежала по всему телу фельдшера. От неожиданности Артемий Иванович отпустил Васильева и тот грохнулся в страшных корчах на пол. Владимиров отскочил в сторону.

– Ирод, что же ты делаешь! – закричала на него Дарья. – У него и так весь затылок в шишках!

Судороги сжали Васильеву горло, он заскрежетал зубами по железу. Изо рта появилась кровавая пена, он тяжело и часто дышал.

– Может, ему кровь пустить? – издалека спросил Артемий Иванович, опасаясь теперь подходить близко.

– Вам бы только кровь пускать! Кровопивцы! – крикнула Дарья.

– Тогда стопочку водки с перцем да солью влить? Враз полегчает. У нас в Пскове в церкви Василия-на-Горке прихожане так попа одного лечили. Он после Пасхи у себя в храме крест аналойный серебряный украл да пропил.

– Так от чего же его лечили?

– От того и лечили, – мрачно ответил Артемий Иванович.

Через несколько минут Васильев угомонился и теперь недвижно лежал на полу. Лицо его порозовело, дыхание успокоилось. Спустя еще несколько минут он очнулся и осмотрелся кругом. Затем встал, ничего не соображая, и Дарья отвела его к дивану, где он тотчас уснул. Крылова с облегчением перекрестилась на иконку Божьей Матери, валявшуюся в углу.

– Ой, выпить бы что-нибудь с такого дела, – сказал Владимиров.

Дарья согласно покачала головой, прислушиваясь к сопению на диване.

– Вон, Артемий Иванович, уголек в ведерке в углу. Вы покуда самовар распакуйте, а я лучину нащеплю. Только осторожней, в нем воды налито.

Она взяла большой остро заточенный нож, годный в равной степени как для мясницких работ, так и для разжимания зубов ненаглядному Коленьке, и ловко нащепала лучин из сосновой дощечки. Стоя с угольным ведерком у самовара, Владимиров зачаровано смотрел на огромный нож в ее руках.

– Ну что пнем стоите? – Дарья протянула ему пук лучин. – Разжигайте.

– Эх, Даша, как у тебя ловко-то ножом выходит. Вот бы тебя Фаберовский увидел…

– Он что, ваш начальник?

– Ха! Фаберовский – начальник! – оскорбился Артемий Иванович. – Я сам здесь от Пёрда Иваныча поставлен начальником. И вы все у меня в подчинении!

С кряхтением Артемий Иванович встал на колени перед самоваром, размотал его, снял крышку и набил топку лучинами и угольем. После чего чиркнул спичкой о штаны, поджег лучины, и, водрузив трубу на топку, раздул угли. Он слышал, как Дарья выкладывала на стол многочисленные банки с вареньем, вазы с печеньем и коробки с конфетами.

Артемий Иванович прошел в гостиную, где Дарья водружала на стол рядом с обкусанной сахарной головой щипцы, оловянную чайницу с чаем, сахарницу и розетки для варенья. Васильев все также недвижно спал на диване.

Артемий Иванович подошел к буфету и взял так приглянувшийся ему нож. У него было крепкое узкое лезвие с острым концом вершков пяти длиною, вроде тех, которыми орудовали в мясном ряду на Сенном рынке.

«Надо будет позаимствовать для дела», – подумал Владимиров.