Внезапно со стороны двора раздался гром аплодисментов и крики: «Правильно! Надо выпить, чтобы среда больше не заедала социализьм в зародыше! Мадам Дымшиц, подавайте нам, что закусить!»

«Уберите ваши потные лапы от эмбриона свободного общества!» – выкрикнул в ответ женский голос.

«Який же це ембрион! Це бутылка с горилкой!»

«Эмбрион – это я! И перестаньте ее хватать, что подумает за вас товарищ Энгельс!»

Артемий Иванович пошел на голоса. Над дверью трехэтажного дома сразу за входом во двор он разглядел еле видную в свете далекого фонаря вывеску, извещавшую на идиш и на английском, что здесь располагается Международный образовательный клуб рабочих. На стук железного дверного молотка дверь распахнулась и Владимиров оказался в длинном узком коридоре, ведшем куда-то в черную глубину дома. Он даже не успел оглядеться, как был увлечен десятком рук в маленькую низкую комнатку, заполненную людьми.

– Я вашего жаргона не понимаю, – сказал Артемий Иванович в ответ на обращенную к нему пылкую речь на идиш.

– Налейте ему «понималовки», – сказал густым низким голосом плечистый русский с засаленной русой бородой.

Кто-то всунул ему в руку стакан, кто-то налил в него коричневой жидкости, и вот его уже качали и бросали об низкий потолок. Артемий Ивановича смутно помнил, что перед тем, как взлететь, он произнес краткую речь, призвав всех к цареубийствам, богохульствам и кровосмесительствам, сиречь братской любви. Впрочем, к нему быстро потеряли интерес и позволили выйти в коридор отдышаться. Перекурив это дело, он отправился в дальнейшие исследования внутренностей дома. В конце коридора дверь вела в крохотную прихожую, откуда на второй этаж шла узкая лестница. Из прихожей можно было попасть также в кухню, откуда неслись неаппетитные запахи, либо в проход, шедший с улицы во двор.

– Товарищ у нас, наверное, впервые. Так вот, товарищ, слушайте сюда внимательно, ватерклозет там во дворе слева, – сообщила Артемию Ивановичу высунувшаяся из кухни молодая субтильная еврейка. – Но работает только левый. И не вздумайте заходить за угол направо, туда у нас только Яша Кранц с товарищем Вестом ходят. Там у них контора типографии «Арбетер Фрайнт» и комната наборщика. Вот вам бумаги на первое время.

Еврейка всунула Артемию Ивановичу пачку сложенных гранок, на верхней из которых было отпечатано название газеты по-еврейски.

С улицы из распахнутой двери появился старый, мешковатый бородатый господин лет семидесяти в очень дорогом, но не слишком опрятном однобортном пиджаке старомодного покроя и брелоком в виде золотой монетки на цепочке часов, свисавшем с пуговицы жилета. Он опирался на руку молодой женщины, которую отчитывал самым безжалостным образом.

– Вам должно быть стыдно держать столь грязными свои ватерклозеты, Анна! Надеюсь, вы не запустите мой собственный клозет до такого состояния. Учтите, я провожу в этом месте много времени и мне необходима чистота, чтобы я мог безбоязненно раскладывать на полу рукописи Маркса.

Пара медленно поднялась по лестнице наверх и громко хлопнула дверью.

– А где тут заседают господа социалисты? – спросил Артемий Иванович у еврейки, вернув ей бумагу.

– Они заседают в той комнате! Во втором этаже. И вы можете пройти туда!

Воспользовавшись разрешением хозяйки, Владимиров поднялся по скрипучим ступеням и дернул на себя ведущую в помещение над кухней и типографией дверь, из-за которой доносились громкие голоса. Дверь не открылась.

– Но нужно толкать! – сказала еврейка снизу.

– Да она же не открывается!

– Не дергайте! Толкайте сильнее! Вы же мужчина.