– Последний – и все на сегодня, – сказал Петюня, хотя мы и так видели, что остался один вагон, самый первый.

Ноги стали ватными. Поезд не трогался. Возможно, он ждал нас.

Мы вошли, двери съехались, и свет погас.

– Добрый день…

Я осекся. Вагон был одновременно и полон, и пуст. В нем что-то растеклось, заменив собой атмосферу. Мы задохнулись, и вагон стал дышать за нас.

Слова испихнулись сами собой, как изгоняемые мехами вездесущего аккордеона:

– Как же так: на луну и вздыхать всю весну? Почему, растолкуйте вы мне? Потому что у нас каждый молод сейчас в нашей юной прекрасной стране!

Петюня приложил к губам трубу, и она загудела самостоятельно.

Поезд ворвался на безлюдную станцию, где царил полумрак. Эскалаторы стояли.

За дверью машиниста заворочалась масса. Дверь чуть приотворилась, и к нам из кабины выпорхнула сотенная бумажка. С нею просочился черный дым. И каркнул оттуда же голос, одновременно задумчивый и насмешливый:

– There’s a lady who’s sure all that glitters is gold
And she’s buying a stairway to heaven
When she gets there she knows, if the stores are all closed
With a word she can get what she came for
Ooh, ooh, and she’s buying a stairway to heaven.

Мы вывалились. Поезд жарко вздохнул и уполз в тоннель. Мы пробежали мимо узорчатых колонн и стали подниматься по неподвижным ступеням.

© апрель 2022

Опыты небытия

– Что вы заканчивали?

– Ох, да чего я только не заканчивал…

Стопку дипломов пришлось держать двумя руками. Директор клиники нацепил очки, взял верхний, внимательно изучил. Затем выудил нижний, тоже прочел.

– Это в хронологическом порядке?

– Разумеется. Порядок – вообще моя слабость.

– Вы начинали обычным доктором на скорой. А заканчиваете…

– Ну, я не сказал бы, что заканчиваю, но – да. По-моему, вполне естественно.

Директор откинулся в кресла.

– Итак, танатотерапия. Это модно, не спорю.

– Это еще недостаточно модно, посмею вам возразить.

Кандидату было лет пятьдесят, одет скромно, в навозного цвета костюм. Лысый, лицо унылое – похож не то на пожилого пса, не то на мороженого хека, но замашки нахальные.

Директор постучал по столешнице шариковой ручкой.

– Я ознакомился с вашим профилем, господин танатотерапевт. Смотрел и портфолио. Отзывы впечатляют. Почему вы решили оставить частный кабинет и перебраться в коллектив?

– Потому что у меня музыка, и она не самая веселая, а клиенты с утра до ночи. Соседи сначала жаловались, а потом, когда увидели, что без толку, начали пакостничать. Прокололи колеса, залили монтажной пеной замочную скважину. Бросили камень в окно. А недавно под дверью… ну, вы поняли.

– Завидное терпение. Мне кажется, вы энтузиаст своего дела. То есть работаете еще и для души – я прав?

– Абсолютно. – Кандидат действительно воодушевился, подался вперед, округлил глаза. – Вот человек рождается. В цивилизованных странах этому предшествует подготовка. Будущая мать тренируется. Бывает, что с нею тренируется и отец, если он человек сознательный. Но умирание не менее важно! Если угодно – более! Вправе ли мы отказывать людям в профессиональной репетиции?

– Не нужно пафоса, – поморщился директор. – Принцип ясен. Одолевали черные мысли, полежал в гробу, вышел – хорошо-то как! Мы выделим вам кабинет. Пожелания насчет оборудования?

– Никаких, все со мной. Гроб и проигрыватель – вот все, что мне нужно.

– Гроб, – механически повторил директор. – Хорошо, приходите завтра с утра. Доставка за ваш счет… Я представлю вас коллективу.

И представил.

Работники собрались в маленьком конференц-зале, а директор произнес короткую речь: