«Черт его знает, зачем он писатель? Нижнее белье бы лучше по телику рекламировал или презервативы! Бывает же такое!» – мелькнула завистливая мысль, пока Михин вставал из-за стола, чтобы отобрать у нахального понятого фотографии.

– Ох, и долго же вам придется устанавливать, ху из ху здесь! – позлорадствовал Алексей. – Запаритесь, бедняжки!

Очутившись в кухне, он еще раз бросил взгляд на мертвое тело: смерть съела с лица Павла яркие краски, а значит, и суть его редкой фотогеничности и физической привлекательности. Желтое, синее, алое, белое… Клишин подурнел. Лежал на полу серый, тусклый, и стало заметно, что рот у него великоват, нос не слишком-то ровный, а скорее курносый, лоб чересчур выпуклый, а глаза не очень-то и большие.

Алексей подписал протокол. Все, что положено, они сделали. Остается надеяться, что раскроют убийство по горячим следам. У такого мужчины должно быть много врагов. Брошенные им женщины, обманутые мужья…

В калитку Леонидов не пошел, к чему делать крюк? Свернул с асфальтовой дорожки к покосившемуся забору и лихо перемахнул на ту сторону. Саша, нагнувшаяся над грядкой, ойкнула испуганно и распрямилась:

– Ты что?! Пугаешь меня!

– Представляешь, твоего замечательного соседа убили!

– Леша! – охнула жена. – Не может быть!

– А чего это ты так разволновалась? Клишина, что ли, жалко?

– Жалко конечно! Но я не о Паше. Ты на себя посмотри!

– А что?

– Узнаю этот блеск в глазах. Отвратительно! Неужели не прошло? Не наигрался в «казаки-разбойники»?

– Да с чего ты взяла? – пробормотал он.

– Тебя просто распирает влезть в это дело. Я же вижу! – в сердцах сказала жена. – Не смей! Слышишь?

– Не собираюсь я никуда влезать, – надулся Алексей.

– Да? Правда?

– Конечно, дурочка! Я уже сказал, что ничего не знаю, что мы с тобой крепко спали. Они сами во всем разберутся. Или не разберутся. Какая мне разница? Хотя, черт возьми, какое же интересное дело! Нет, ты подумай! Он сам написал, что его отравили! И именно цианистым калием!

Прочитанный отрывок из «Смерти на даче» произвел на Алексея неизгладимое впечатление. Неужели же человек заранее знал, кто его отравит? И знал чем?

Но почему же тогда Клишин отпил из бокала? Все это очень и очень странно. Где бы добыть оставшуюся «Смерть»?

День прошел спокойно. После полудня «гости» Клишина уехали, за забором стало тихо. Алексей же провел остаток дня в огороде, где были разбиты грядки с овощами и зеленью. Уехавшая в санаторий мама наказала нерадивому сыну пропалывать их и надеялась, что до ее приезда они не слишком зарастут сорняками. Леонидов невольно хмыкнул. Коммерческому директору копаться в земле? На кой ему эта морковка? И помидоры в теплице? Все закончится так же, как и всегда: если будет жарко, огурцы засохнут, холодно и дождь – сгниют. Помидоры съест тля, капусту – гусеницы белых бабочек, которые так и называются: «капустницы». Потом те же гусеницы доедят то, что не доела тля. Уважал Леонидов только кабачки, которые почему-то не едят вредители. Поэтому эти овощи вырастают до гигантских размеров, а после раздаются тем соседям, которые умнее остальных. То есть вообще ничего не выращивают, а имеют то же, что и все, – кабачки на своем столе.

Но это было субъективное мнение А. А. Леонидова, которое жена не разделяла. И, несмотря на запрет, старалась пропалывать грядки тайком. Чтобы не допустить этого, Алексей принес в сад раскладушку и, раздевшись до плавок, растянулся на ней. Вокруг были сплошные цветущие одуванчики, а в голове то, что остается от них после цветения – белый пух. Мысли Алексея все как одна были невесомые и из породы сорняков. «Родное Подмосковье – это зона рискованного земледелия. Так почему я каждый год должен рисковать своим здоровьем и деньгами? Семена купи, пленку на теплицу купи, отраву для тли купи… Универсальной нет. То, отчего дохнут муравьи, не действует на бабочек. На тлю не действует ничего, кроме дихлофоса, который в свою очередь действует на помидоры. Помидоры становятся несъедобными. Я с места сегодня не сдвинусь. Воды в душ натаскаю, когда будет не так жарко. К вечеру. А щели в терраске фанерой забьет Серега Барышев. Ему в удовольствие, он по деревне скучает…»