- Ребята, полегче! Я просто хвастаюсь! – рассмеялся Дитрих, запрокидывая голову. На нас обрушился поток таких отборных ругательств, что покраснели даже стены, а потом ленивые шаги удалились.

- Ты – Винаретта, кажется? Можно я буду называть тебя Вин? Так вот, Вин, рассказывай, кто ты, откуда? - лениво спросил Дитрих. Видимо, ему было скучно.

- Швея… Из того места, откуда обычно появляются дети, - буркнула я, не желая распространяться о себе.

- О, так мы земляки! – усмехнулся Дитрих, которому было явно скучно.

- Нет, вы из соседнего места, которое находится сзади, - съязвила я, глядя на него. Не хватало, чтобы я еще отчитывалась! – Я еще помню вашу заметку про «Беглых дочерей».

- Ай, - поморщился Дитрих. – Так я еще ласково. Нежно, можно сказать!

- Ласково? Да у меня были такие неприятности! – возмутилась я, глядя на него с затаенной обидой и жаждой отмщения.

Дитрих зевнул и потянулся. Я нахохлилась, чувствуя, что камере не так уж и тепло. Зябко поежившись, я втянула сопли. Глаза слипались после долгих бессонных ночей. Я вспоминала, чьи заказы лежат у меня на столе. Нужно будет …

Я зевнула, чувствуя, что глаза почти слиплись. Мне казалось, что я лежу у себя, на втором этаже мастерской, на старенькой кровати и смотрю на стену, на которой висели рисунки из модных журналов. Роскошные дамы в роскошных платьях улыбались глупыми улыбками. Платья оживали, словно по волшебству. Я видела роскошный зал, реверансы и поклоны. Шуршание юбок, легкий, непринужденный смех, запахи духов и звон бокалов, которые берут с подноса. Все оживало, словно наяву. Мне казалось, что я стою в этом зале, окруженная вниманием со всех сторон. «Вильгельмина Анна Генриетта!», - позвал меня далекий голос, заставив проснуться.

- Эй, - усмехнулся Дитрих, а я вздрогнула, открывая глаза. Перед глазами была решетка камеры, а я …

… я уснула, привалившись к его плечу, а нос мне щекотала меховая опушка. Ему-то тепло!

- Фу! – улыбнулся Дитрих, смахнув пыль с того места, где покоилась моя голова. – Как неприлично!

Я промолчала, понимая, что это была месть за «соотечественников». Тогда почему он не стряхнул меня раньше с плеча? Сколько я так проспала?

- Я будил тебя, орал, требовал, чтобы тебя от меня убрали, - развлекался Дитрих, пока я морщилась. – Всю тюрьму перебудил. Но ты спала, как убитая.

«Спала, как убитая!», - проворчала я мысленно. Ну еще бы! Я сплю по три часа в день, чтобы все успеть!

- Пока ты спала, я придумал план побега, - заметил Дитрих, искоса глядя на меня.

- Неужели? – подозрительно напряглась я.

- Да! – самодовольно улыбнулся Дитрих. И тут же понизил голос до страстного шепота. – Я планирую дерзкий побег! Это – очень рискованно, опасно, но оно того стоит! Или ты хочешь просидеть здесь до конца ночи? Знаешь, вон тот бедолага в соседней камере…

Я прислушалась к храпу, понимая, о ком идет речь.

- Сидит здесь уже месяц. Просто о нем постоянно забывают, - вздохнул Дитрих. – Сэм, ты как?

Храп прервался.

- Намана, - послышалось ворчание. – Лучше, чем дома с этой сварливой гадюкой! Ик!

- Откуда вы это знаете? – спросила я, глядя на него с подозрением. – Вы что? Здесь постоянно бываете?!

Я округлила глаза от ужаса, понимая, что Дитрих вполне может иметь здесь прописку. За кого я вышла замуж? Вот это – позор!

- Что ты! – возмутился Дитрих. – Постоянно? Да ты меня обижаешь! План такой! Только учти, если кто-то об этом узнает…

Мне что-то не по себе. Я посмотрела на ржавую решетку окна, на ржавую дверь и убогие удобства. Потом я вспомнила, что у меня лежит гора недошитых заказов, за которыми придут утром.