– Народ Белезерскыя! – привстав в седле, неожиданно громко возопил тот, что в красном кафтане. Как и все в здешней массовке – при бороде, в круглой меховой шапке. – Иматая волхвица, Манефа именем, ворожбу свою и худодейство признала!
– Признала! – эхом откликнулась-повторила толпа.
– И княжьим судом, людьми именитыми, боярами и детьми боярскими, приговорена к битью кнутом и справедливой казни!
– Так ей и надо, колдунье!
– Будет знать, как град на посевы нагонять!
– Смерть волхвице, смерть!
Краснокафтанный махнул рукой какому-то дюжему мужику в сермяжной, с закатанными рукавами рубахе – как видно, палачу. Тот, в свою очередь, призвал помощников – парней в таких же сермягах…
«А могли б и красные рубахи надеть, – как-то отстраненно подумал Егор. – Солидней бы все смотрелось, красочней».
А колдунья-то красива, ничего не скажешь! Достаточно молодая, даже юная, сидит себе преспокойно в санях в деревянной клетке. Кого ж напоминает-то? Какую-то известную молодую актрису… Ведь знакомое, знакомое же лицо… Татьяна Арнтгольц? Гусева? Бли-ин, не вспомнить…
Кто-то опять выкрикнул:
– Смерть волхвице! Смерть!
– Смерть! – радостно подхватили рядом.
– Погодьте, сначала ее кнутом побьют, а уж опосля – в прорубь.
– И правильно – пущай помучается.
Помощники палача молча вывели «волхвицу» из клетки, тут же к этой же самой клетке и привязали, умело спустив со спины платье… Ух, как смачно ударил кнутом палач! С оттяжкой, с посвистом, оставив на белой девичьей спине длинную кровавую полосу. Несчастная колдунья дернулась, застонала… А палач ударил еще, и еще, и еще. Упали на лед кровавые брызги, волхвица задергалась, заплакала, завыла…
Бирюч махнул рукой:
– Хватит! Еще сдохнет раньше времени. Похлестал малость – пора уж и в прорубь.
Кивнув, палач бережно отдал окровавленный кнут помощнику, другой в это время отвязывал руки колдуньи от клетки, да замялся, видать, узлы-то затянули намертво, так, что и не развязать.
Выхватив из-за пояса нож, палач оттолкнул незадачливого своего помощника, разрезал путы и, схватив волхвицу за волосы, поволок к черневшей рядом с санями проруби, куда и сбросил – столкнул ногами.
Избитая колдунья исчезла было под водой… но вскоре вынырнула, забила об лед руками.
– Не принимает ее водица-матушка! – громко объявил бирюч. – Что делать, православные, будем? Топить далее, або главу рубити?
– Главу! Главу!
– Воля ваша…
Глашатай что-то приказал палачу, вмиг взявшего в руку устрашающего вида саблю. Сверкнул на солнце клинок…
Ввухх!!!
Брызнула фонтаном кровь, и отрубленная голова волхвицы кочаном покатилась по льду под крики забившейся в восторге толпы!
Господи… Егора вдруг пронзил запоздалый ужас – куда ж он пришел-то! Погулял, блин.
С громким хохотом палач поднял за волосы окровавленную голову волхвицы, показал – о, как взревела толпа! – всем и… кинул, швырнул в самую гущу. Этакий пляжный волейбол!
– Не берите! Не берите голову, православные! – предупредил кто-то, стоявший позади Вожникова. – Этак они других колдунов ищут. Дотронешься, и твоя голова с плеч!
Глава 6
Волшбица
Возбужденная казнью колдуньи толпа долго не расходилась. Как услыхал краем уха Егор, ожидали еще какого-то преступника-лиходея, да не дождались, экзекуцию перенесли на пятницу, и люди недовольно бурчали – это как же? Ведь только все так хорошо началось – молодой волхвице башку отрубили, позабавили народ, и что, все кончилось? Что-то как-то быстро. Маловато будет!
– Пошли-ка, Мефодий, прочь. Видать, ничо тут боле не дождемси!
– Пошли-и-и.
– А кат-то наш, Еремка – хваткой! Ишь как головенку срубил – Манефка и пикнуть не успела!