Настало время выбирать, и на станции Торговой Крайнев согласился уступить во имя победы. На следующий день атаман известил об этом свое войско. «Подтверждаю, что по соглашению моему с Главнокомандующим вооруженными силами Юга России конституция Всевеликого войска Донского, утвержденная Большим войсковым кругом 15-го сентября сего года, нарушена не будет. Достояние донских казаков, их земли, недра земель, иные условия быта и службы Донских армий затронуты не будут. Единое командование – своевременная и неизбежная ныне мера для достижения полной и быстрой победы в борьбе с большевиками…»

Листок в руках Крайнева был того же формата. На минуту ему показалось, что сейчас девятнадцатый год, ничего еще не потеряно и не проиграно. Потом буквы приобрели отчетливость, и фамилии в самом низу вернули его к реальности. Кейтель, Розенберг… Сейчас конец сорок третьего, а не начало девятнадцатого. Союзник покрепче Добрармии, но до победы по-прежнему далеко.

Человек в кабардинской папахе и хромовых сапогах сложил листок вчетверо и спрятал в нагрудный карман. Главное, он еще крепко сидит в седле и девиз его жизни прежний: «Пусть с самим чертом, главное – против красных».

Время от времени во дворе появлялись другие цыганки – без детей и с детьми. Софа выскакивала за дверь и быстро их спроваживала, шепча что-то на ухо и разворачивая обратно к калитке. Хоть Терпухина и посадили спиной к окну, он видел эти короткие сценки краем глаза в зеркале.

Он знал, что цыгане селятся недалеко друг от друга и не просто ходят в гости – жизнь их даже при наличии собственных домов еще остается общинной. Он ждал появления человека, которого хозяйка не посмеет запросто развернуть на выход.

И дождался: у забора притормозил «БМВ». По возрасту машина тянула лет на пятнадцать, зато по цвету была белой, как лебедь. Софа снова кинулась во двор, но теперь уже не раздраженно, а испуганно.

Волосы у пассажира были густыми и черными не по возрасту, подстриженные в «ниточку» усы и выпирающий живот делали его похожим на комедийных персонажей старого кино. В жизни, однако, такой персонаж не вызывал смеха, по крайней мере у своих соплеменников.

Он сразу же стал орать по-цыгански на Софу, бурно выражая свое недовольство. Скорей всего толстяка разозлил сам факт «работы на дому», о которой ему успели доложить.

В прежние времена он вряд ли придал бы этому значение. Но теперь, после разгрома табора в степи, он не хотел неприятностей. Сегодня Софа задурит человеку голову, выудит из кармана все деньги, а завтра он вернется по этому адресу, и не один. За компанию с жильцами дома могут пострадать и цыгане по соседству.

Софа отчаянно защищалась – кричать она себе не позволяла, но пыталась скомпенсировать это скоростью речи. У нее имелись свои аргументы: мужчина нездешний, никого он не приведет.

Кудлатый Алеша и молодая цыганка на время потеряли дар речи и застыли в комнате, внимательно прислушиваясь к разговору. Позабыли о своей обязанности занимать Терпухина, отвлекать его внимание. Если б у кудлатого имелся хвост, цыган сейчас вилял бы им, как провинившаяся собачонка. Молодка, наоборот, выглядела довольной, что затея Софы срывается.

Хозяйке так и не удалось убедить пассажира «БМВ». Войдя в комнату, он остановился, молча и внимательно разглядывая гостя. Крайнее неудовольствие было написано на лице. Так ничего и не сказав, он вышел вон. До смерти огорченная Софа взялась объясняться с клиентом.

– Понимаешь, красавец, работа у нас бывает сверхурочная. Не время, оказалось, за стол садиться… Куда ты?