В Бирючьей Косе собрание ловцов постановило изъять у рыбопромышленника Новикова его промысловый участок. Что хуже, крестьяне повышали цены на хлеб для города, придерживая его запасы. В условиях распада транспортной системы, не выдержавшей военной перегрузки, власти не могли организовать конкурентный завоз.

«Приходится ехать к своему же брату-крестьянину, – рассказывала Султанова, – разъясняя ему, что вздуванием цен на хлеб он играет только на руку богачам, продавая за несколько лишних денежных знаков все блага, завоеванные для него революцией»[227].

Уговоры не работали. Газетчики описывали настоящую вакханалию обогащения: «Царевский уезд сделался ареной деятельности спекулянтов, дерзость которых превосходит всякие границы. Скупленная у крестьян мука тут же перепродается на пристанях и железнодорожной станции приехавшим по двойной и тройной цене»[228].

Аналогичная ситуация творилась и с поставками рыбы. Кузьма Терещенко с горечью отмечал, что после введения твердых цен на сельдь «спекулянты очень быстро подняли цены на 50–100 % выше твердых, и весь товар стал уходить в их руки»[229].

Помогать эсерам спасать города (и страну, поскольку без городов страны не бывает) селяне не собирались. Все избранные на 1-м Крестьянском съезде члены Исполкома спустя три месяца, на 2-м съезде, сложили с себя полномочия, дав понять, что заниматься организацией государственной системы они не станут.

С началом мировой войны на продажу водки был введен запрет, и исчезла важнейшая составляющая доходов Российской империи. Причем данный запрет работал весьма своеобразно: торговля спиртным сохранялась в ресторанах первой категории, то есть высшего класса ограничения не коснулись. Пить от этого, впрочем, в стране меньше не стали. В селах перешли на брагу, пережигая зерно, а в городах получили распространение кокаин и морфий.

Разумеется, излишества, которым предавался правящий класс (придумавший сухой закон для простонародья), не могли не вызывать возмущения. Местами оно приобретало характер крайнего пуритантизма, и в этом контексте интересно, например, решение созванного эсерами Крестьянского съезда «закрыть на это тяжелое время все открытые сцены, тайные притоны, качели, карусели, так как все эти способы увеселения публики лишь способствуют ее нравственному разложению, в то время как нужно крайнее напряжение всех нравственных и физических сил населения»[230].

Но демонстрировать стоицизм и воздержание четвертый год подряд горожане были не готовы.

В конце сентября в Астрахани вспыхнули новые волнения вокруг винных складов, приобретшие еще более масштабный характер, чем было в августе.

Все началось с того, что в гарнизон проник слух, что караул готов за некоторое вознаграждение выносить спиртное со склада. Вслед за этим «некоторые части войск и отдельные солдаты явились к складу с требованием водки. Во избежание кровопролития пришлось вывести со склада караул, толпа хлынула туда, и пошел гром от разбиваемых стекол, окон, дверей. Пошло повальное пьянство»[231].

Командование попробовало навести порядок, направив на склад отряд из 10-й роты. Находившиеся на складе солдаты из 4-й роты залегли за импровизированной баррикадой и стали окапываться. 10-я рота была более трезвой и добилась успеха. 4-я рота отступила, потеряв одного человека убитым и четырех ранеными[232].

«Несколько дней идет пьяная вакханалия, – писал Трусов, – солдаты, бабы, дети обступают винный склад, и каждый жаждет похитить хоть частичку отравы, и, несмотря на беспрерывный обстрел охраны – солдат и рабочих дружин, несмотря на случаи раненых и убитых, позорная эпопея продолжается, и нет ей конца»