Мастерство этих наемников вызывало уважение – на ходу умудрялись антенны радиостанций на бронетехнике отстреливать. Преимущественно женщины. Биатлонистки, в основном из Прибалтики… Потому и называли их «белыми колготками»[5], а вовсе не из-за того, что колготки у них были действительно белыми… Какие там, к черту, колготки? Камуфляж…

Довелось недавно посмотреть фильм Невзорова «Чистилище». Приблизительно так все оно и было. Даже натура подобрана исключительно! Очень похоже… Только действительность еще страшнее… Недаром кто-то неподалеку от железнодорожного вокзала, где в действительности погибла бившаяся двое с половиной суток в полном окружении сто тридцать первая Майкопская бригада, повесил самодельный плакат, на котором было написано черными буквами по белому: «Добро пожаловать в Ад!». Причем, «Ад» – красным, как кровью…

Вновь пробежал пальцами по струнам… Песня полилась как бы сама собой:

Ну конечно же, это не срок,
И кому-то покажется мало.
Но порой не хватает тех строк
Рассказать то, что нам выпадало.
И я думаю, что не сразу
Осознает иной депутат
То, что шли мы сюда по приказу.
Генерал, офицер и солдат.

…А перед глазами все тот же зимний Грозный. Грязь, слякоть и снег. Вот так вот: все вместе. Низкая облачность. Авиация бездействует. В радиоэфире бардак: наши, «чехи» – все перемешалось. Стоит сплошной мат, из которого удается вычленить не более десяти процентов значимой информации. Командование не в курсе кто и где находится, следствием чего нередко причиной потерь являются даже не «духи», а «дружественный» огонь…

И пускай о нас пишут сурово,
Не понять, где там правда, где ложь.
Ох, как ранит обидное слово,
Мы-то знаем: больнее, чем нож.
И я думаю, что не сразу
Осознает иной депутат
То, что шли мы сюда по приказу.
Генерал, офицер и солдат.

Нина Федоровна задумчиво сидит, подперев щеку рукой. В глазах грусть. Похоже, вспомнила что-то свое… У Владимира Игнатьевича желваки на скулах вздулись. Тоже о чем-то думает…

Мы солдаты. Тем сказано чисто.
И не каждому это понять,
Как солдатские наши дороги
С зовом сердца расходятся вспять.
И я думаю, что не сразу
Осознает иной депутат
То, что шли мы сюда по приказу.
Генерал, офицер и солдат.

У Марины глаза на мокром месте. До чего же она все-таки впечатлительная. А душа и вправду чистая, незапятнанная, способная сопереживать. Складывается ощущение, что она мысленно сейчас тоже вместе со мной. В Грозном…

Пусть история всех нас рассудит
И оценку каждому даст.
Пусть о павших никто не забудет
Пусть хоть кто-то расскажет о нас.
И я думаю, что не сразу
Осознает иной депутат
То, что шли мы сюда по приказу.
Генерал, офицер и солдат.
То, что шли мы сюда по приказу.
Генерал… офицер… и солдат…[6]

Еще раз перебрал струны и замолк… Некоторое время стояла ничем не прерываемая тишина. Нарушил ее отец Марины:

– Хорошая песня, Жора! Главное, правдивая. Этим депутатам и иже с ними… А! – только махнул рукой. – Сразу видно, через себя, через душу все прошло. С чужих слов так не напишешь. Что, пришлось столкнуться?

– И не один раз, Владимир Игнатьевич! А самое главное, что облить армию грязью готовы были многие, да и сейчас тоже, особенно политики. Но вот реально помочь чем-то – считанные единицы, да и те – просто порядочные люди, практически не связанные с властью.

Память сразу же, как бы в подтверждение сказанному, услужливо подсунула события, произошедшие почти сразу после моего возвращения из плена.

По какой-то надобности посетил отдел социальной защиты. Все как обычно: толпа бабулек в очереди, переговаривающихся о чем-то своем. Свободных сидячих мест для ожидания практически нет. Заняв очередь, примостился с краю довольно неудобной скамейки. Следом за мной вошел молодой паренек, приблизительно лет двадцати. Одноногий, на костылях. Худющий…