Дела в филиале агентства недвижимости шли в гору. И наконец она поймала себя на мысли, что иногда просыпается с пустой головой. Не думает ни о сыне, ни о муже. Не чувствует себя вдовой. Однажды она ехала мимо мечети Аль-Фарук Умар ибн Аль-Хаттаб, что является точной копией Голубой мечети в Стамбуле, и вдруг осознала, что именно в этой стране перестала гневаться на Бога и его простила.

Раз забрал, значит, так нужно было.

Элла подумала, что дочери бы тоже надо помочь примириться с теми утратами, что выпали на их долю. Она обустроила кабинет для Насти в агентстве недвижимости в кипенно-белых тонах и спальню на вилле в сиреневых цветах, а после со всей серьезностью отправила собственной дочери рабочий оффер по электронной почте.

Настя не могла отказать матери. Они были вдвоем в этом мире: одна – сирота, вторая – вдова. И видя, как Эллу тяготит разлука, Настя ничтоже сумняшеся распрощалась с мечтой исколесить всю Азию и отправилась покорять Ближний Восток.

Жизнь в Эмиратах давалась ей нелегко и червоточинку в ней троекратно помножила. Настя достаточно быстро осознала тот факт, что второй Хайей бинт аль-Хусейн ей не стать, и ясно понимала предел ее арабских возможностей – стать парвеню, что, как орхидея в джунглях, хоть и красива, но держится в тени.

Все европейцы в этой части Ближнего Востока – обслуживающий персонал. Обслуживающий большие деньги персонал. Пешки, которые не выходят в дамки.

Со временем Настя обросла знакомствами, выходящими за радиус переселенцев из стран СНГ, но ни на один прием к принцессе или дочери эмира так и не попала. Ее держались стороной, в свет осторожно пустили, но окрестили «дамой полусвета», «еще одной русской». Настя с завистью читала, как Амира Аль-Тавил, сняв абайю, борется за права женщин в Саудовской Аравии, и ежедневно обновляла сайт Рании Аль-Абдуллы. Вечерами она наливала себе бокал вина, садилась на балконе и читала детские книги на английском. Вроде «Пеппи Длинныйчулок» и даже «Гарри Поттера». Восполняла недопрожитое детство.

Восточные мужчины поначалу вызывали у Насти тревожный трепет – что-то в них было потустороннее, маскулинное, незнакомое. Близостей она не допускала. Дружбы с женщинами те не водили. Так они и ходили параллельными прямыми. И начался ее восточный целибат. Три года воздержания были заполнены нарядами, которые она шила из шелков, купленных в Бастакии, изучением арабской каллиграфии и верховой ездой. Без этого в Дубае никак, это как без чая с молоком в Лондоне или без сосисок в Мюнхене.

Настю обучал держаться в седле импозантный британский берейтор по имени Норман, что в переводе значит «северный человек». Северный человек чувствовал себя на Ближнем Востоке вполне вальяжно: солнце его любило, ожогов не оставляло. Он мог найти общий язык с любой лошадью, те ему импонировали и проявляли безусловную нежность. С Настей у них сложилась добрая дружба, которая завязывается у соседей по купе в поезде Москва – Владивосток. Но когда Норман отвозил ее в аэропорт, неожиданно для самих себя они поцеловались. И сразу вспомнился молодой журналист Гога, что бросил ее без реверансов и отправился на творческие заработки в Ханты-Мансийск, и как в ожидании рейса Москва – Лондон она удаляла его номер из памяти и телефонной книжки.

Половину полета Настя сокрушалась о том, что она делает. Куда она летит? Домой? В отпуск? Навестить дальних родственников в далекой чужой стране?

Та небольшая двухкомнатная квартирка «на всякий пожарный», которую они сдавали с мамой, была занята жильцами. Настя даже толком не понимала, где будет жить и чем занимать свое время, за исключением бранча с нами… Пролетая над каменистыми рельефами Афганистана, она вспомнила, как здорово играть в футбол осенними листьями, что можно надеть короткое платье и не прятать коленки, пить шампанское за завтраком и, не имея в паспорте «аль ибн», быть прекрасной.