Я присмотрелась: как всегда, обветренные губы, усталые чайные глаза и нос с угрюмой горбинкой. Он часто забывал постричься. А когда заливался безудержным хохотом, смешно скалил зубы. Ко всеобщему удивлению, не храпел и косился в сторону от пристальных взглядов. А еще, когда о чем-то сосредоточенно думал, грыз ногти и потому часто машинально прятал руки в карманы.

– Вуаля! Процесс запущен! – отрапортовал он.

– Сколько там осталось? – я перестала его рассматривать с непривычной для себя тщательностью и принялась убирать бардак на кухне, чтобы сделать ему чай.

– Пишет, что четыре часа, но, надеюсь, быстрее получится. Можно? – Романович положил под голову подушку и развалился на диване: – Как Влад?

– Обязательно отвечать на вопрос? – Я выключила свет на кухне, оставив только тусклый торшер, и переместилась на диван, к Алеку. От усталости я упала плашмя в аляповатые разношерстные подушки.

– Вообще нет. Я так, поддержать разговор. Слушай, помнишь ту ночь, когда вы познакомились с ним? Ну, ты еще тогда ворвалась ко мне с криками, что ты все видела. Это была пьяная бравада или конкретная предъява?

– А есть разница? – Я разглядывала узор на подушках, вышитый гладью, и остолбенела, увидев там нечто похожее на скукоженную свастику.

– Твою дивизию, ты можешь перестать отвечать вопросом на вопрос и теребить подушку? – Романович перетащил ноутбук себе на живот. Я отмалчивалась. – Не хочешь по-хорошему, будет как действенно. Он цокнул по клавиатуре и поставил конвертацию файлов на паузу. Я попыталась выхватить у него лэптоп.

– Ты не понимаешь, что это для меня важно?

– А мне важно знать, что ты видела. Баш на баш.

Мне ничего не оставалось, как откинуться на спинку дивана, поджав ноги, и экспроприировать у него чашку чая. Правда – так правда.

Подсознательно я всегда знала, что ложь нам возвращается запоздалым бумерангом, кого бы и из каких добрых побуждений мы ни обманывали.

Ложь, как бескомпромиссная королева мечей в таро, никогда не наносит удары сразу же, молниеносно десантируясь на поле битвы. Нет, она выжидает – месяцы, годы, ждет, когда ты наконец расслабишься, пустишь все на самотек, позволишь себе быть счастливой, и ровно в этот момент выпускает нежданную пулю, которая раскурочивает нутро. Я просто не думала, что курок спустит именно Романович.

Наверное, я совершила ошибку. Я верила, что любовь основана на свободе и что в настоящей любви то, как ты относишься к человеку, равнозначно тому, как он относится к тебе. Я могла допустить, что Алек эмоционально иссохнет, обрастет несдираемой скорлупой, наговорит гадостей и глупостей, в чем потом раскается, – но что он способен на подлость, почему-то не верила. Хотя прекрасно знала, что способен. Сколько на моих глазах со мной же он их совершал! Кто меня просил класть голову на плаху?

Однажды, на третьем году нашей совместной жизни, нас настиг кризис ввиду разных распорядков дня и бытовых мелочей. Романович оказался по уши загружен работой, мы никак не могли синхронизировать графики и тихо вести себя, когда другой отсыпается после ночного забега по карьерной лестнице. Поэтому по обоюдному согласию мы решили, что было бы полезно какое-то время пожить отдельно, чтобы ничего не обострять, вернуть тягу, так сказать.

Где-то под майские праздники наперекор чудным погодам я свалилась с бронхитом и взяла первый в своей жизни бюллетень. Алек добропорядочно привез мне лекарства и даже ультразвуковой ингалятор, но на ночь не остался. Да я вроде как и не уговаривала: вдруг еще заразится. У него в запуске целая обойма проектов, а холостых выстрелов его сфера деятельности не прощала. Я, как сейчас помню, лежала в кровати и смотрела черно-белый советский фильм 1941 года выпуска – «Сердца четырех», а Романович уверял, что будет монтировать всю ночь кряду.