Рассерженная Татьяна стояла, подперев округлые бока руками, обиженно поджимая губы, раздувая широкие ноздри, испепеляя взглядом несчастную кружку кофе и спрятавшегося за ней Платона Исааковича. В унисон хозяйкиным возмущениям рядом сердито тявкала Плюша, их любимая собака, длинноухий американский кокер-спаниель. Она ворчала на хозяина не менее серьезно, чем хозяйка.

– Танюша, ну я немного, а немного даже полезно. Это я как врач говорю.

Платон Исаакович развел руками, виновато поглядывая то на жену, то на собаку.

– А я тебе как врач говорю: не смей!

Татьяна, как и Платон Исаакович, тоже давала клятву Гиппократа, но ушла из медицины ради детей и мужа. Что интересно, отец Платона Исааковича был когда-то знаменитым на всю Москву ортодонтом, ваявшим красивые улыбки первым лицам государства и звездам эстрады СССР. Дети Платона и Тани тоже пошли по медицинской части: сын – в психотерапевты, дочь – в кардиологи. Так что медицина была делом семейным, родовым.

– Тебе вот. – Отнимая у мужа чашку, Татьяна вручила ему взамен маленький бумажный конверт из крафтовой бумаги. – Принес курьер, ничего толком не объяснил.

Платон Исаакович, с сожалением поглядывая на недопитый кофе, надорвал бумагу. Оттуда выпала золотая подвеска на черном кожаном шнурке. Подвеска небольшая, но увесистая, кубик со сглаженными углами, а на нем рисунок, похожий на клюшку или бумеранг.

– Что это? – Таня склонилась над странным украшением. – Буква L?

Платон Исаакович перевернул подвеску и покачал головой.

– Нет, это буква «реш» еврейского алфавита.

Он еще раз встряхнул пакет, и оттуда выпала прямоугольная карточка, где белым по черному было написано: «Добро пожаловать, Платон Исаакович, в круг двадцати двух. Скоро увидимся».

Дело № *** о пропаже Лады Миртовой состояло пока из одного лишь тонкого листа – заявления от Вероники Владимировны Сколковой, которая должна была с минуты на минуту явиться на… нет, не на допрос, на беседу со следователем. Из заявления было известно, что Вероника Владимировна Ладе не родственница, а соседка по площадке. Что Лада пропала, вероятно, дня два-три назад. Во что она была одета, соседка не знает. Но точно уверена, что Лада именно пропала, а не уехала, и что с ней случилось что-то нехорошее.

Алексей выклянчил это дело себе на особый режим, хотя Старшая и отмахнулась, что, дескать, пустышка: сама куда-нибудь та Лада уехала, а соседка панику развела. Однако Алексею почему-то было важно Ладу найти, пусть хоть и сама уехала. И, в общем-то, не секрет почему. Он от себя того не скрывал. Ладе Миртовой двадцать лет, столько же, сколько сейчас Алешиной младшей сестренке Аленке. Когда родители погибли, Алене было пятнадцать, ему девятнадцать. Ох, и намучился он с ней! Сам ведь еще, по сути, не успел с детством расстаться, а пришлось стать мужиком, воспитателем, отцом. Тяжко ему эта роль давалась. Аленка смерть родителей своеобразно переживала – учебу забросила, войну всему миру объявила, связалась с отбросами маргинальными. Откуда он ее только ни вытаскивал. И сколько сам таких вот заявлений о пропаже человека писал – не счесть.

Потому-то исчезновение молодой девушки больно резануло воспоминанием, захотелось помочь, пусть даже ищут ее не родственники, а соседка Вероника Владимировна. Алеша уже сделал запрос в морги и больницы с описанием из заявления, благо приметы яркие: рыжая, полнотелая, вся в веснушках, волосы до бедра. Но таких за последние трое суток не поступало.

– Значит, ищем дальше, – пробубнил Алеша про себя, по привычке потирая мочку уха, где раньше висела серьга.