– Потому что у меня нет ни времени, ни фантазии на глупости! – Отец раздраженно щелкнул мышкой, и экран мессенджера закрылся. – Короче, библиотека у меня, если Халид не объявится через три дня, мы сами продадим её этой даме с романтичным именем.

– Даме?

– Ну, или джентльмену. У них там сейчас и без ника «LOVE» иногда не разберешь, кто есть кто.

Зазвонил мобильник. Отец похлопал себя по карманам брюк, затем вспомнил, что смартфон в кармане пиджака, висящего на спинке, и ловко вытащил его наружу.

– Алло!

– Роман Сергеевич, здравствуйте!

– Добрый день.

– Меня зовут Дмитрий. Дмитрий Бажин, московский уголовный розыск. Если помните, вы консультировали нас в Эрмитаже по делу…

– Помню, конечно, помню, – перебил собеседника Берестов. – Что-то еще стряслось?

– Ничего не стряслось, просто нам необходима еще одна консультация. Я завтра буду в Петербурге, не могли бы вы уделить мне полчаса вашего времени?

– Разумеется, Дмитрий. Я до обеда в офисе, потом, к сожалению, меня не будет несколько дней, – соврал Берестов. – Поэтому, милости прошу, адрес помните?

– Разумеется, Роман Сергеевич! Спасибо огромное!

– Ну, до встречи, молодой человек.

Положив трубку, Берестов посмотрел на часы, просунул в рукава пиджака руки и застегнул пуговицы.

– Ну что, остались у нас еще какие-то вопросы? Мне через час нужно быть на осмотре.

Олег покачал головой и углубился в изучение бумаг, которыми был завален стол. Мира молчала.

– Ну что ж, тогда я уехал.

За Берестовым закрылась дверь, Мира ушла на кухню и через минуту Олег услышал, как открылся посудный шкаф.

– Тебе сварить кофе? – донесся до него голос сестры.

– Да! – крикнул он и подумал, что хотел бы вернуться не на восемьдесят лет, а на три дня назад, чтобы остаться в Москве и не знать о делах отца ровным счетом ничего.

ГЛАВА 8

Наши дни. Санкт – Петербург.

Бажин терпеть не мог Питер. Хотя, справедливости ради, стоило признать, что бывал он здесь всего три раза, два из которых останавливался на окраине в гостинице, которую и гостиницей назвать было трудно. Третий раз уже почти в центре, до Невского пешком минут двадцать пять. Правда, ни до Невского, ни до Дворцовой площади тогда дойти так и не случилось, – командировка была всего сутки. Что объединяло все три его вояжа в славный петровский град, так это дождь. Бажин застал все его виды, от мелкого, депрессивного, когда не знаешь, то ли это уже дождь, то ли еще густой туман, до проливного, с порывами ледяного ветра, когда зонт выворачивает из рук и кажется, что одежды на тебе попросту нет.

В этот раз Петербург встретил его без дождя. Бажин усмехнулся. Видимо, город решил подправить о себе впечатление. Такси в приложении прибывало в Пулково через шесть минут. Он провалился в сеть и глаза забегали по новостным строчкам.

«По данным СК, сорок процентов мигрантов использовали коррупционные схемы при получении гражданства»

« Социальные пенсии в России планируется увеличить на 11%»

«В челябинской школе начата проверка после сообщений о конфликте с участием детей мигрантов»

«МИД Таджикистана выражает озабоченность ужесточением миграционной политики РФ»

Дмитрий не помнил Душанбе. Ему было восемь, когда им пришлось уехать. Уехать из солнечного двора, где прямо на улице росли на деревьях фрукты. Соседские мальчишки и девчонки, – узбеки, таджики, русские, туркмены, все играли вместе, дома никогда не закрывали на ключ, а отца знал весь район. Он оперировал в городской больнице, был известным на весь город хирургом, и их с мамой часто приглашали в гости то в один, то в другой кишлак в знак благодарности. Отец рассказывал, как в то время проходили праздники, как на улице накрывались большие столы, и все соседи собирались вечером, неизменно варился плов и до глубокого вечера не стихали разговоры. Всё изменилось в один миг. Развалилась огромная страна, а вместе с ней на развалившихся осколках начали вспыхивать очаги национализма. В городе становилось неспокойно, бесконечные митинги непонятно откуда взявшихся агрессивных людей. На улицах – халаты, тюбетейки, бороды… Как будто все пастухи и крестьяне окрестных кишлаков вдруг бросили свои дела и нагрянули в столицу. Русский язык пропал сначала с трибун, потом с телевидения и радио, наконец, с улиц. Отцу объяснили, что он более не может быть заведующим отделением хирургии, потому что не знает таджикского. На его место назначили другого человека, – местные тейпы начали занимать «хлебные» места. Однажды отец увидел на своей калитке надпись «русские». По их улице кто-то ночью маркировал все дома, где жили семьи других национальностей. «Русские», «узбеки», «армяне»…. Ещё через несколько дней в стекла прилетели камни. «Езжай свой страна!» Выезжали целыми улицами. Люди, почуяв нарастающую агрессию и напряжение, висящее в некогда пьянящем ароматами садов воздухе, распродавали за бесценок квартиры, дома и дачи, и уезжали в Россию. Улица, еще недавно гомонившая детскими голосами, переливающаяся смехом совместных посиделок, пахнущая пловом, цветом абрикосов и миндаля, вдруг опустела, померкла закрытыми ставнями и заколоченными дверями, раскисла неметеными давно дворами. Бажины уехали спустя четыре месяца. Из окна машины мама увидела надпись на русском языке, коряво выведенную на фасаде одного из домов: «Русские, не уезжайте. Нам нужны рабы!»