– Что ты на неё взъелась? – удивился Клим. – Я сам её пригласил, мне надо было загладить вину. Графиня, кажется, не в обиде…

В его голове всё ещё звучало танго, а в мышечной памяти, от кончиков пальцев до сгиба локтя, застыло томительное чувство – как он обнимал Нину.

Любочкины глаза сузились, а нижняя губа задрожала, как бывало в детстве, когда она собиралась заплакать.

– Не обольщайся особо, – произнесла она, глядя в сторону. – Нина тебе денег должна. Много.

Свернув на Ильинскую улицу, пролётка остановилась у особняка с мраморными медведями. Клим спрыгнул в нагревшуюся за день пыль.

– Что это вы так рано вернулись? – спросила кухарка Мариша, открывая дверь.

Клим прошёл мимо неё в отцовский кабинет. За всё это время он так и не удосужился разобрать папки с ценными бумагами – бухгалтерия и всё, связанное с финансами, наводило на него смертную тоску.

Он покрутил колёсики старинного американского сейфа и достал папку в чёрном коленкоровом переплёте. Вексель, подписанный графом Одинцовым, Владимиром Алексеевичем, нашёлся сразу: пять лет назад муж Нины занял у старшего Рогова двадцать тысяч рублей под семь процентов годовых, а в обеспечение оставил небольшой льнопрядильный завод в деревне Осинки. Всё было оформлено честь по чести: вот подпись нотариуса, вот печать, вот марки гербового сбора. Срок платежа приходился на 1 октября 1917 года.

Значит, это была правда: Нина охотилась не за Климом, а за его богатством. А ведь он уже успел нафантазировать бог весть что.

Клим бросил хождения по театрам и ресторанам и теперь дни напролёт проводил в банках и у присяжных поверенных. Отец оставил ему чуть меньше трёхсот тысяч, и, чтобы расквитаться с делами, нужно было распродать имущество, перевести рубли в валюту и отправить весь капитал в Буэнос-Айрес.

Но оказалось, что продать дом не так-то просто. Денег у людей не было, а разбогатевшие на господрядах чиновники и купцы не стремились вкладываться в недвижимость. Временное правительство могло в любой момент конфисковать здание под свои нужды. Коме того, страхование практически развалилось: случись пожар – кто будет оплачивать убытки?

Вечерами Клим заглядывал в людскую и выспрашивал у кухарки о гостях, приходивших к Любочке. Он надеялся, что Нина вновь объявится – хотя бы для того, чтобы договориться о платеже по векселю. Но она так и не пришла.

Клим рассматривал вексель, выписанный её мужем. Самому явиться к ней и спросить, как она будет расплачиваться? Сумма большая, сроки подходят…

Разузнав, где живёт Нина, Клим несколько раз проходил мимо её дома на Гребешковском откосе, смотрел издали на окна, украшенные лепниной, и возвращался ни с чем. Накручивал досаду, сомневался в себе, чего с ним давно не случалось.

Смятение, раздражение… Чем именно взволновала его эта женщина? Клим ничего о ней не знал… Одно наложилось на другое – сначала восторг, потом угрюмая растерянность и вызов самолюбию: «Как так, неужели меня не ценят самого по себе?»

По ночам Клима одолевали яркие фантазии, от которых невозможно было уснуть. Графиня Одинцова представлялась ему в поблёскивающем синем платье с беззащитным декольте, куда он то и дело соскальзывал охальными глазами. Но чем дольше Клим тянул время, тем меньше надеялся на… он и сам не знал, на что. Он уезжал – Нина оставалась. Надо было перестать морочить себе голову и отдать её вексель присяжным поверенным. Пусть они разбираются.

Клим сидел в отцовском кабинете и листал подшитые в папку документы. «Владелец сей облигации имеет право на процент…» На окне жужжала муха; в Вознесенской церкви звонили к обедне.