Мое лицо дрожало от унижения, потому что на меня все смотрели. Я примерз к месту. У меня в ушах шумела кровь и кружилась голова.

Наконец Тревис подошел к Амбер, обнял ее за талию, притянул к себе и сочно поцеловал прямо в губы. Она казалась застывшей и смущенной, он прижимался к ее лицу, но при этом не сводил с меня глаз, стоя рядом с ней.

Это послужило катализатором, и я наконец смог шевельнуться. Я развернулся, споткнулся о небольшой камушек и растянулся на земле. Камни и сосновые иглы вонзились мне в руки, а лицо оцарапала какая-то ветка. У меня за спиной раздался громкий смех, и я заспешил, почти побежал, к своему спасительному дому. Меня трясло от стыда и злости, и еще чего-то, похожего на горе. Хотя я и сам не мог бы сказать, по чему я в тот момент горевал.

Я урод. Я не просто так жил тут один – я был виноват в ужасной трагедии, я принес всем столько боли.

Я был бесполезным.

Я долго бродил по лесу и когда наконец почувствовал, что на глаза набегают слезы, то испустил немой крик, схватил камень и швырнул в Ирену, которая не отходила от меня ни на шаг с того момента, как люди на озере начали смеяться надо мной.

Ирена взвизгнула и прыгнула в сторону, когда маленький камушек попал ей по задней лапе, а потом тут же вернулась к моим ногам. Почему-то эта дурацкая собака, вернувшаяся ко мне, хотя я был к ней жесток, стала последней каплей, и слезы неостановимо полились у меня из глаз. В груди стало так тяжело, что я согнулся пополам и упал на землю, заливаясь слезами.

Схватив Ирену, я прижал ее к себе, гладил и говорил: «Прости меня, прости меня, прости меня», – снова и снова, надеясь, что собаки умеют понимать без слов. Это все, что я мог ей предложить. Зарывшись лицом в ее теплый бок, я надеялся, что она простит меня.

Через какое-то время мое дыхание выровнялось, а слезы высохли. Ирена тыкалась в меня носом и слегка поскуливала, когда я переставал ее гладить.

Я услыхал, как хвоя хрустит под весом чьих-то шагов, и понял, что это дядя Нат. Я продолжал смотреть прямо перед собой, а он сел рядом и тоже поджал колени, как я.

Несколько долгих минут мы так и сидели, молча глядя перед собой. Ирена тяжело дышала и иногда поскуливала. Это были единственные звуки вокруг.

Потом дядя Нат взял меня за руку и сжал ее. Его рука была сухой, грубой, но теплой. И мне стало от этого немного лучше.

– Они не знают, какой ты, Арчер. Даже представления не имеют. И они не заслуживают того, чтобы им объясняли. Не им тебя судить.

Я выслушал его и обдумал его слова. Наверное, он каким-то образом наблюдал эту стычку. Его слова не имели для меня смысла, слова дяди Ната вообще не всегда имели смысл, но все равно они меня утешили. Почему-то он всегда оказывался на грани мудрости, просто рядом не было никого, кроме него самого, чтобы осознать глубину его собственных мыслей. Я кивнул ему, не поворачивая головы.

Мы еще посидели, а потом поднялись и пошли домой обедать и бинтовать мою порезанную щеку.

Смех и плеск вдали становились тише и тише, пока совсем не смолкли.

Через несколько дней после того, как Арчер Хейл помахал мне на парковке возле продуктового, я закончила работу в столовой пораньше. Придя домой, я увидела Анну на ее крыльце. Я подошла поздороваться, и она спросила:

– Холодного чая, дорогая?

Отворив ее калитку, я зашла и поднялась на крыльцо.

– Звучит прекрасно, если вас не смущает, что от меня пахнет грилем и жареным беконом.

Она рассмеялась.

– Надеюсь, я выдержу. Как твоя работа?

Я плюхнулась на качели, откинулась на подушки и подставила лицо под маленький вентилятор, стоявший неподалеку. От удовольствия я даже вздохнула.