Однако таких произведений мало. В основном XX и ныне XXI век использует книгу «Откровения» как полигон для выражения своих собственных художественных фантазий и душевных терзаний. Если же говорить не об изобразительном искусстве, а иных жанрах, то «Откровение» становится, наоборот, скорее источником, откуда творцы новой эпохи черпают сюжеты и образы.

«Откровение» находишь там, где и не ожидаешь – это и черные всадники смерти назгулы из «Властелина колец», и лев-спаситель Аслан из «Хроник Нарнии». Когда ядерная угроза становится ощутимей, ученые-атомщики переводят «Часы Судного дня». Стейнбек назвал свой роман «Гроздья гнева», стихи о «точиле гнева» писал Максимилиан Волошин. Фильмы о Терминаторе имеют подзаголовки «Судный день» и «Да придет Спаситель», причем в первой ленте франшизы беременная мать «спасителя» убегает от чудовища, пусть и не красного Дракона, а красноглазого робота (хоть и тоже гибнущего в огненном озере). Упоминать об отсылках к «Откровению» в «Имени розы» и «Мастере и Маргарите» даже как-то банально…

Арнольд Беклин. «Чума», 1898 г. Базельский художественный музей

Слово «апокалипсис», первоначально обозначавшее просто «откровение», в XIX веке стало научным термином. Ученые ввели название литературного жанра – «апокалиптика». К нему относятся многочисленные древние и средневековые восточные книги (иудейские, христианские, гностические и т. п.), в которых провидцы описывают свои видения. Священными текстами большинство из этих книг не стало, однако для истории они имеют большое значение. А вот в XX веке возник другой литературный жанр, названный «пост-апокалиптика». Это романы про то, что на Земле произошел рукотворный конец света (обычно – ядерная катастрофа, реже – нашествие инопланетян), и теперь остатки человечества вынуждены выживать среди мутантов и сожженных городов. Вскоре этот жанр перекочевал в кинематограф, создав огромное количество визуальных образов.

Список можно продолжать бесконечно, что и делают западные исследователи масс-культуры, раскладывая в академических научных трудах на новозаветные цитаты песни Джонни Кэша и «Металлики». Однако для русской аудитории все эти отсылки, реверансы и интертекстуальные игры не так органичны. И тем любопытнее имеющиеся в нашей культуре примеры.

Значение «Откровения» для русской культуры и искусства проистекает из его места в православии, поэтому вернемся немного назад. Итак, полная «Геннадиевская Библия», куда, наконец, вошел текст «Откровения», завершена к 1499 году. При этом не стоит забывать, что в 1453 году окончательно пал Константинополь, то есть Византия больше не может быть арбитром и примером для подражания в восприятии «Откровения». Кстати, само по себе падение великой христианской империи под натиском полчищ неверных очень потрясло психику всех соседних христианских государств, включая, конечно, и Русь.

К этому моменту ситуация с искусством на тему «Откровения» на Руси была такова: у нас имелась развитая византийская иконография Страшного суда (самые ранние фрески – XI–XII вв.). Присутствовали и другие отдельные мотивы, те самые, которые были восприняты еще в первые века существования христианства – Христос во славе, четыре животных – символы евангелистов и т. п. Никаких развитых повествовательных циклов на Руси (и в православном искусстве других стран) не имелось.

Первым русским циклом фресок на тему «Откровения» стала работа Феофана Грека в 1405 году в Благовещенском соборе Московского Кремля (не сохранилась). Около 1480–1500 годов написана первая икона – это «Апокалипсис» Успенского собора Московского Кремля. Первые сохранившиеся рукописи с рисунками («лицевые рукописи») относятся к XVI веку. (При этом русские манускрипты текста «Откровения», но без иллюстраций, уцелели и более древние – по одной от XIII и XIV веков, и 16 экземпляров от XV века). Со временем появится и гравюра (религиозный лубок).