Господин советник Магри де Сен-Шамон сжалился над моим одиночеством и нанес мне визит.
Как бы то ни было, вы меня знаете. Я ничего не видела, но все узнала.
Я слышала всего лишь один пушечный выстрел. Казалось, что это ни о чем не говорит.
Стреляла Сабина де Кастель-Морг. Она была в ярости оттого, что в Квебеке так торжественно принимают особ, которых она считает врагами Новой Франции, и особенно ее дорогого духовника отца д’Оржеваля. Этот иезуит, которому она во всем покорна, заставляет ее причащаться каждый день. Мой Бог! Какая профанация! Но я замолкаю, ибо мне говорили, что враждебность, которую король питает к аббатству Пор-Руаяль и янсенистам, по-прежнему сильна…
Клео д’Уредан прерывает свой рассказ, и перо замирает в ее руке. Она не будет пускаться в рассуждения о Пор-Руаяле и янсенистах, потому что стоит ей начать, и она никогда уже не закончит.
Господин де Пейрак явился в сопровождении мощей святой мученицы Перпетуи, чем застал епископа врасплох. Тот и рад бы оказать гостям прохладный прием, да не тут-то было. Когда было объявлено, что городу дарят такую святыню, он был вынужден принять господина и госпожу де Пейрак со всей помпой.
Еще я хочу поведать вам о том стыде, который наши дамы из братства Святого Семейства испытали из-за принадлежавшей к нему Сабины де Кастель-Морг. И не столько из-за произведенного ею выстрела из пушки, поступка, не лишенного отваги, но из-за того, что затем, принужденная своим мужем присутствовать на торжественной мессе в соборе, она оделась во все черное, дабы продемонстрировать, что это для нее траурный день, покрыла лицо свинцовыми белилами и выкрасила губы в кроваво-красный цвет. Короче, она была отвратительна, как маскарад во время Великого поста. Настоящий скандал! Госпожа Добрюн, такая добрая и ласковая, из-за этого даже плакала. Сабина считает, что ей все дозволено. Своим поведением она только вызвала волну симпатии к той, которую хотела унизить, к прекрасной госпоже де Пейрак, а та не обращала на нее внимания и вела себя очень любезно.
Мадемуазель д’Уредан перестает писать.
Стоит глубокая ночь. Все спокойно.
Возле кровати, на ступеньках алькова, лежит черно-белая собака.
Мадемуазель д’Уредан раздвигает занавески, потому что не может отвести глаз от окна, которое выходит на стоящий напротив дом маркиза де Вильдавре.
Там тоже все улеглись на ночь. Все окна темны. Можно различить приглушенные огни, но это просто ночники либо догорающие угли в очаге кухни. Однако высоко в окне дома напротив мадемуазель д’Уредан видит два силуэта. Это мужчина и женщина, они глядят в ночь. Это видение оставляет у нее смешанное ощущение беспокойства и интереса, причину которого она не может себе объяснить.
Одно несомненно: эта ночь кажется необычайно теплой, такой же теплой, как и атмосфера в ее домике, где громко тикают прекрасные часы с маятником.
Мне говорили, что в их распоряжение предоставили усадьбу на холме, приготовленную для благодетельной герцогини де Модрибур, которая должна была прибыть летом вместе со всем своим имуществом и набранными ею во Франции «королевскими дочерьми»… Но она так и не приехала… Ходят слухи, что она утонула…
Но пока они еще живут у Вильдавре. Вы его знаете. Он вечно завладевает всем самым лучшим, тем, что у всех на устах, будь то вещи или люди.
Он бы умер от зависти, если бы ему хоть в чем-то предпочли кого-нибудь другого.
Останутся ли они в доме маркиза? Я бы этого хотела, потому что из моего окна видно все, что там происходит.
Но захотят ли они жить в соседстве с Юсташем Банистером, это другой вопрос. После того как у него забрали разрешение на торговлю мехами и епископ отлучил его от церкви за то, что он носил индейцам водку, он принялся со всеми судиться. Его дети – сорванцы, они вечно безобразничают и мучают свою собаку. Вы знаете, как я люблю животных, и мне тяжело это видеть.