Итак, я должен говорить, дабы вы знали, кто такой Пиксарет, вождь нарангасетов, какие мысли живут в его сердце и каковы причины, которые их породили. Я не боюсь войны. Я горю желанием уничтожать этих проклятых англичан, распявших Господа нашего Иисуса Христа, и ирокезов, убивших многих моих соплеменников и оскальпировавших и замучивших стольких моих любимых друзей-французов, а также людей в черных сутанах, которые спасли мою душу, крестив меня. И огонь в моей душе может удовлетвориться только смертями, которые я принесу в деревни и вигвамы этих врагов Бога.

Но я знаю, какое опустошение несет война, ибо на ней погибают многие храбрые воины, какая угроза нависнет над нашими племенами из-за свирепой мстительности ирокезов, какие бедствия постигают наши народы из-за того, что, сражаясь, мы не успеваем до прихода зимы засеять наши земли и собрать урожай, поохотиться на дичь, чтобы запастись пеммиканом, собрать и высушить дикие ягоды, травы и коренья, а также дрова, чтобы спастись от холодов. Так, пусть враг и не победил нас силой оружия, но к нам приходят голод и холод.

Поэтому те несчастья, которыми мы расплачиваемся за славные военные кампании, которые провели летом, заставляют меня благосклонно взирать на союз, который предлагает вам Текондерога.

Я не буду говорить долго. Вы сами видите, какие выгоды приносят его дела, совершаемые как не ради французов, так и не ради англичан. Я хотел бы предупредить вас только об одном.

Он и его жена обладают бесценными вампумами, которые гарантируют мир с ирокезами на много-много лун. Куда бы они и их люди ни пошли, даже самый жестокий из этих собак ирокезов, встретив их, запоет песнь мира.

Этот договор уже принес свои плоды. Разве хоть один француз, работавший на полях этим летом, жаловался на нападение ирокезов? Вы смогли спокойно собрать урожай. На улицах Квебека я слышал разговоры о том, что в этом году было такое милосердное лето, какого Новая Франция до сих пор не знала: нигде не пролилась кровь, ни у кого не был сожжен урожай и в ирокезское рабство не был угнан ни один пленник.

Я замолчу лишь тогда, когда вы это поймете. Уттаке, этот мстительный койот, не вышел за пределы Кеннебека, как он это делает каждый год, стремясь собрать урожай скальпов французов, гуронов и нас, абенаков, детей утренней зари, потому что между ним и вами встал Текондерога.

Я закончил.

Он снова уселся, очень довольный тем почтительным молчанием, которым была встречена его речь, собрал свои деревянные палочки, и, пошарив в карманах английского мундира, достал копченую змею, и, не чинясь, принялся резать ее на кусочки на краю стола. Затем он оставил то неудобное место, которое занимал с начала заседания, тот жесткий трон с прямой спинкой, который белолицые называют стулом, а ведь, сидя на нем, невозможно расслабиться.

Он уселся, скрестив ноги, на каменном полу перед камином и начал поедать кусочки змеи, наблюдая краем глаза за эффектом, который произвела его речь. Интересно, кто из этих буйнопомешанных возьмет слово первым, думал он, однако опыт подсказывал ему, что они заговорят все разом.

Однако его яркое выступление произвело на собравшихся сильное впечатление, и его доводы добавились к предыдущим, перевешивая чашу весов в пользу договора с графом де Пейраком. Члены Совета начали уже обдумывать его условия.

– Сагамор, твои слова подобны золоту, – повернувшись к Пиксарету, поблагодарил его губернатор. – Ты был прав, повернув разговор к вопросам, ради которых мы сегодня и собрались. Разве не дурно то, – сказал он, обращаясь к своим советникам, – что нам надо было выслушать речь индейца, чтобы вспомнить о нашем долге и о его важности?