– Я заверяю вас, что он вне опасности и вас не постигнет горе потерять его.

И не успели свидетели этой сцены прийти в себя, как дверь, подгоняемая сквозняком, захлопнулась за ним.

– По-моему, – мрачно произнес часовщик, – этот пират – сам Сатана.

– И как у вас хватило духу заговорить с ним, Абигель, – задыхаясь от волнения, сказал пастор Бокер. – Обратить на себя внимание человека такого толка весьма опасно, дочь моя!

– А этот его намек на жителей Островов, которые воспользуются… просто непристоен! – возмущенно сказал владелец писчебумажной фабрики мэтр Мерсело, глядя на свою дочь Бертий с надеждой, что та ничего не поняла.

Абигель спрятала в ладони пылающие щеки. За всю ее добродетельную жизнь – а она к тому же считала себя некрасивой – ни один мужчина не вел себя с ней с такой дерзостью.

– Мне… мне подумалось, что мы должны поблагодарить его, – пробормотала она. – Каков бы он ни был, он все-таки рисковал своим судном, своей жизнью, своими людьми… ради нас…

Она перевела блуждающий взгляд от двери, за которой исчез Рескатор, к распростертому Берну.

– Но почему он так сказал? – вскричала она. – Почему он так сказал?

Закрыв лицо руками, она истерически разрыдалась. Ничего не видя, дрожа всем телом, она оттолкнула от себя всех, кто пытался утешить ее, и убежала в дальний угол, на лафет пушки, где в отчаянии продолжала безудержно рыдать.

Этот взрыв спокойной Абигель послужил сигналом для женщин. Все, что они с трудом сдерживали в себе, вырвалось вдруг наружу. Ужас, пережитый ими в часы бегства, посадка на корабль глубоко потрясли их. Так часто случается в подобных ситуациях: когда опасность минует, женщины находят успокоение в криках и слезах. Женни, которая была на сносях, билась головой о переборку, повторяя:

– Я хочу вернуться в Ла-Рошель!.. Мой ребенок умрет!

Муж не знал, как ее успокоить. Маниго вмешался решительно и в то же время добродушно:

– Ну-ну, женщины, возьмите себя в руки… Сатана он или нет, но он прав: мы устали и нам пора спать… Успокойтесь. Я вас предупреждаю: той, кто будет еще кричать, придется плеснуть в лицо ковш морской воды.

Все разом умолкли.

– А теперь помолимся, – сказал пастор Бокер, – ибо, ничтожные смертные, мы до сих пор только стенали, а нам надо возблагодарить Бога за то, что Он даровал нам спасение.

Воспользовавшись всеобщей сумятицей, Анжелика выскользнула наружу. Одолев трап, она остановилась на палубе, вцепившись в фальшборт. Насыщенный соленой влагой ночной воздух пронизывал ее, но это Анжелику не заботило. Ее достаточно согревали негодование и ярость.

Фонари, укрепленные на мачтах и леерах, прорезáли глубокую темень. Но за грот-мачтой Анжелика различила на полуюте красный свет в апартаментах Рескатора. Уверенным шагом – к ней невольно вернулось обретенное на Средиземном море умение ходить по качающейся палубе корабля – она направилась в ту сторону.

В темноте она столкнулась с каким-то человеком и чуть было не закричала от испуга, почувствовав, как кто-то крепко стиснул ее запястье. Она осознала, что это мужчина, и, когда изо всех сил попыталась высвободить свою руку, оцарапала ее о перстень, который был у него на пальце.

– Куда вы спешите, госпожа Анжелика? – спросил голос Рескатора. – И зачем отбиваетесь от своей судьбы?

О, эта приводящая в отчаяние необходимость всегда разговаривать с маской! Он играл своим кожаным лицом, как демон. Она почти не видела его в этой тьме, и, когда подняла глаза на его голос, у нее было ощущение, что она обращается к ночи.

– Куда же вы направляетесь? Я могу надеяться, что вы спешили на полуют, чтобы найти там меня?