– У нас в окрестностях всегда найдется какой-нибудь волшебный камень, – мечтательно произнесла госпожа де Модрибур.

Во взгляде, который она при этом бросила на Анжелику, сквозили теплота и нежность.

– Как странно, – пробормотала она. – Меня настроили против вас. И вдруг я нахожу в вас такого близкого человека, почти сестру. Вы из Пуату, госпожа де Пейрак, какое счастье!

– Кто настроил вас против меня? – спросила Анжелика.

Ее собеседница отвела глаза и, едва заметно вздрогнув, сказала:

– В Париже с некоторых пор, говоря о положении дел в Канаде, довольно часто упоминают имя вашего супруга. Скажем… как соседа, обосновавшегося слишком близко от владений короля Франции. Бьюсь об заклад, что в Лондоне о нем тоже говорят.

Герцогиня села, обхватив руками согнутые колени, прикрытые одеялом. В такой позе она казалась совсем юной, непринужденной, свободной от титулов, тяжкого груза своих привилегий. Анжелика заметила, что Амбруазина плотно сцепила руки. Этот жест выдавал, возможно, желание сдержать какое-то сильное волнение. Однако госпожа де Модрибур по-прежнему спокойно смотрела прямо на собеседницу.

«У нее такие глаза, будто в глубине золото, – подумала Анжелика. – Издали они кажутся очень черными, как гагат. А вблизи видно, что они словно янтарные. Определенно со сверкающим в глубине золотым лучиком».

Обе в молчании разглядывали друг друга. Герцогиня едва заметно вздернула подбородок и улыбалась уголками губ. Было что-то наигранное, нарочитое в ее бесстрашии и непринужденности. Будто она приказала себе высоко держать голову, чтобы не уступить желанию потупиться под посторонними взглядами.

– Лично я нахожу вас очень симпатичной, – заключила Амбруазина, словно отвечая воображаемому обвинителю.

– А почему бы нет? – мгновенно отреагировала Анжелика. – Кто бы это мог описать меня вам в темных тонах? И кто в Париже может знать меня, знать, кто я? Я прибыла сюда прошлой осенью и всю зиму провела в лесной глуши…

– Не сердитесь, – сказала Амбруазина, нежно накрыв своей ладонью ее руку. – Послушайте, милочка, для меня счастье встретить вас и вашего супруга сразу по прибытии в Новый Свет. Я не любительница сплетен, наговоров и клеветы. Обычно я стараюсь составить собственное мнение относительно лиц, против которых меня пытаются настроить, и, возможно оберегая свою независимость или просто из духа противоречия – я ведь упряма, как всякая уроженка Пуату, – скорее заранее окажу им предпочтение.

Должна вам кое в чем признаться. Из Парижа Америка представлялась мне огромной, бескрайней. Она такой и оказалась. И все же я была убеждена, что рано или поздно встречу вас… Какое-то предчувствие… Я прекрасно помню, в тот день, когда при мне кто-то произнес ваше имя – это было незадолго до нашего прибытия, – я сказала себе: «Ты познакомишься с ней!» И вот… Возможно, Господь этого хотел.

Герцогиня говорила, слегка запинаясь, что придавало ее речи особую прелесть. Ее мягкий, глуховатый голос иногда срывался, словно ей не хватало дыхания. Анжелика поймала себя на том, что внимательно слушает, стараясь за внешними проявлениями различить потаенную сущность собеседницы.

Вероятно, притворство герцогини, ее несколько театральная манерность были следствием определенного усилия, которое ей приходилось делать, чтобы завязать отношения с себе подобными.

«Эта женщина не такая, как все, она одинока», – решила Анжелика.

Подобная характеристика совершенно не соответствовала ослепительной молодости и красоте Амбруазины де Модрибур. Помимо этого, было в ней что-то детское, определенное ребячество… «Да нет, – подумала Анжелика, – это из-за ее зубов». Верхние зубы, некрупные, красивые и очень ровные, слегка выдавались вперед, приподнимая прелестно очерченную розовую губку. От этого на ее лице порой на мгновение возникало выражение, какое бывает у маленьких девочек, которые недавно плакали. А когда герцогиня улыбалась, ее черты приобретали какую-то доверчивую и трогательную невинность. Впрочем, взгляд ее был проницательным, зрелым и задумчивым. «Интересно, сколько ей на самом деле может быть лет? Тридцать? Меньше? Больше?»