Удастся ли провести демонов?..

По вечерам жители вместе с приезжими собирались в портовом трактире.

Полагалось оказать честь губернатору и его монаху, герцогине и ее секретарю, мистеру Рендому и его названому брату великому сагамору микмаков, барону де Сен-Кастину и его будущему тестю вождю Матеконандо, пастору Томасу Пэтриджу и другим священнослужителям.

К величайшему облегчению Анжелики, во время этих трапез герцогиня де Модрибур не пыталась перевести общую беседу в научное русло. Краснобай Вильдавре не щадил сил, развлекая присутствующих, и Пейрак, вдруг расслабившийся и повеселевший, в своей прежней, несколько язвительной манере бросал ему изящные шутливые реплики. Предметом их разговора были древние философы – тема вполне нейтральная и относительно безопасная для остальных сотрапезников, придерживающихся столь разных точек зрения.

Даже преподобный Пэтридж, человек весьма образованный, время от времени удостаивал собеседников улыбкой. Эти католики, хотя и заслуживают гореть в аду, довольно занимательны. Кроме того, любопытно было наблюдать, как ловко умудрялись участвовать в этих спорах индейские вожди. Они ели руками, рыгали, вытирали пальцы о свои космы или мокасины, однако их философия оказалась вполне достойной мыслей Сократа или Эпикура.

Предметом насмешек также служил Александр де Рони со своим вечно и необъяснимо недовольным видом. Вильдавре и Пейрак наперебой искали оправдания этому феномену сколь прекрасного, столь же и угрюмого молодого человека, предлагая как варианты метемпсихоз, реинкарнацию, одержимость, наследственность, воздействие планет и так далее. Все эти беззлобные и чрезвычайно остроумные замечания молодой человек выслушивал, не меняя хмурого выражения лица.

Подобная бесстрастность в конце концов вызвала взрыв безудержного веселья. Анжелика заметила, что герцогиня не приняла участия во всеобщем ликовании. Улыбка едва трогала уголки ее губ, а огромные глаза порой приобретали трагическое выражение. Впрочем, ее первейшие заботы не составляли загадки. Герцогиня оказалась перед дилеммой на следующий день после того, как столь блистательно изложила теорию Галилея и Ньютона о приливах.

Утром госпожа Каррер принесла Анжелике залатанную одежду герцогини – все, кроме накидки, которая, по-видимому, требовала более длительного ремонта.

– Я сделала все, что могла, – сказала госпожа Каррер со свойственной ларошельцам уклончивостью. Всякий раз, когда речь заходила об одежде герцогини, она явно чего-то недоговаривала. – А что вы хотите! Я в жизни не видывала таких драных тряпок.

Перекинув через руку светло-желтую атласную юбку, голубой корсаж и красный пластрон, Анжелика направлялась к жилищу герцогини, когда ее остановил Аристид Бомаршан, очевидно поджидавший за поворотом тропинки.

Было бы неверно утверждать, что он приобрел приятную наружность и в нем не осталось ничего от ужасного пирата, которому она когда-то вспорола, а после зашила брюхо на косе в заливе Макоит. Впрочем, хорошо выбритый, с жирными волосами, собранными в пучок на затылке при помощи широкой кожаной ленты, в чистой одежде, хотя и болтающейся вокруг отощавшего тела, и со шляпой, которую он двумя руками держал на уровне желудка, бывший морской разбойник выглядел почти благопристойно. Анжелика вспомнила о недавно перенесенных им физических страданиях и задумалась о необычайной способности кошек сопротивляться болезням и голоду и их жажде жизни, порой достойной человеческого восхищения. Мертвенно-бледный, едва держащийся на ногах, Аристид и впрямь напоминал старого кота, потрепанного, но живучего. И его способность выжить, выстоять, не переставая хрипеть и чертыхаться, грозя все разрушить, в конечном счете вызывала уважение.