Обхватив ладонями, граф запрокинул прекрасную голову Анжелики, чтобы вглядеться в ее глаза и нежно поцеловать в губы.

– После стольких лет, стольких горестей, исковеркавших наши души и ранивших наши сердца, эта встреча неминуемо должна была оказаться болезненной. Перед началом новой упоительной любви мы по-прежнему опасаемся быть обманутыми. Еще не исцелившись от старых ран, мы вопрошали: докажет ли нам жизнь потрясшими нас порывами, упреками и сожалениями, что мы поистине предназначены друг другу судьбой? Тогда, в Тулузе, было торжество, ослепление. Но то было не древом, а всего лишь корнями любви, которой предстояло узнать свое истинное грядущее значение. Ну что же, теперь оно нам известно. Вдали друг от друга мы оба истекали кровью, не переставая в глубине наших сердец помнить, что мы связаны навеки. Теперь нам предстоит признать это и сказать друг другу. Возлюбленная моя незнакомка, которую я пока так и не смог полностью приручить, простите, простите меня…

С невыразимой нежностью Жоффрей целовал синяк на виске Анжелики.

– Моя новая любовь, моя вечная возлюбленная, моя молчальница…

Анжелика запустила пальцы в его спутанные волосы и нежно прикоснулась к посеребренным вискам.

– Вы всегда умели говорить о любви. Искатель морских приключений и завоеватель Нового Света не убили в вас трубадура из Лангедока.

– Он далеко. Я больше не граф Тулузский.

– При чем тут граф Тулузский? Тот, кого я люблю, пират, пожалевший меня в Ла-Рошели и напоивший чашечкой турецкого кофе, когда я умирала от холода. Тот, кто приказал стрелять в королевских драгун, чтобы защитить моих преследуемых друзей-гугенотов. Тот, кто, невзирая на их неблагодарность, внял моим мольбам и помиловал ларошельцев. Тот, подле кого я спала в лесной чаще и чувствовала себя в такой безопасности, какая бывает только в детстве. Тот, кто сказал моей дочурке: «Сударыня, я ваш отец…» Вы столь дороги мне… Мне бы совсем не хотелось, чтобы вы остались безразличны к тому… к тому, что случилось. Мне необходимо каждое мгновение ощущать, что я поистине… принадлежу вам!

Чувственная связь, всегда столь сильная между ними, делала этот миг их безоблачного блаженства еще более головокружительным, их губы сливались в долгом страстном поцелуе, прерываемом лишь шепотом признаний.

– Чаровница! Волшебница! Разве можно от вас отречься? Но однажды я смогу навсегда завоевать вас…

Жоффрей де Пейрак огляделся:

– А теперь, сокровище моей души, что же нам делать? Здешнее население вытесняет нас. Мы приютили столько пиратов и потерпевших кораблекрушение, что теперь у нас нет даже собственного угла. Вы ведь уступили наши покои герцогине де Модрибур?

– Да, вот незадача! Но я действительно не знала, где устроить ее поудобнее, да и вы как раз покинули меня.

– Остается «Голдсборо», – решил граф. – В последние дни я ночевал там, чтобы немного отдохнуть и избежать искушения явиться в форт и чересчур легко простить вас.

– Вот уж эта ложная мужская гордость! Если бы вы вернулись, я бы с ума сошла от счастья. А ведь я столько плакала… Я была сама не своя. Вы чуть не погубили меня!

Он с силой сжал ее в своих объятиях. Анжелика взяла накидку.

– Я рада снова увидеть прекрасное верное судно «Голдсборо» и вашу полную драгоценных диковин каюту, где меня принимал Рескатор в маске и будоражил меня до такой степени… а я не понимала почему.

– И куда явилась эта чертовка Онорина, чтобы в доказательство своих прав на вас украсть мои бриллианты.

– Сколько же у нас общих воспоминаний!

Они вышли из хижины и в темноте принялись потихоньку спускаться в деревню, стараясь говорить вполголоса, чтобы не привлечь ничьего внимания.