Иначе говоря, какое-то показание заключенного было в измененной форме переписано другим лицом, подделывающимся под почерк арестованного заговорщика, и в конце этого документа либо Винтер был принужден поставить свою подпись, либо она также была сфальсифицирована.

Фабрикация показаний от 25 ноября позволяет сделать вывод и о подделке «Исповеди». Однако следует оговориться – подделыватель не «изобретал» показания, а переделывал в соответствии с видами и намерениями Сесиля подлинные слова арестованного. Достаточно было опустить некоторые факты и вставить то, что Сесиль хотел приписать заговорщикам.

Возникает еще один вопрос: какую роль сыграла в организации «Порохового заговора» правительственная провокация?

Если не верить в подлинность «Исповеди» Томаса Винтера, то многие действия участников заговора могут быть увидены совсем в другом свете. Например, аренда Винегр-хауз могла быть просто следствием желания Томаса Перси иметь квартиру поблизости от королевского дворца. Дом был арендован 24 мая, а 9 июня Перси по ходатайству лорда Нортумберлендского получил придворную должность, о чем, конечно, знал заранее от своего влиятельного родственника. Даже возвращение Фокса могло иметь совсем другое значение. В месяцы ослабления преследований против католиков большое число эмигрантов вернулось в Англию. А принятие Фоксом имени Джонсона вполне могло быть мерой предосторожности, которой, между прочим, придерживались многие эмигранты.

Однако факт существования заговора не подлежит сомнению, и поэтому нет причин подозревать, что рассказ, составленный на основании «Исповеди» Винтера, в общем и целом соответствует действительности.

Стоит задуматься и над тем, правы ли католические авторы, которые приписывают Сесилю организацию заговора. Нет сомнения, что своевременное обнаружение «Порохового заговора» было чрезвычайно на руку Сесилю. Оно позволяло ему усилить свое влияние на короля и заставить того отказаться от мысли смягчить законы против католиков, к чему стремился Яков и что полностью противоречило интересам Сесиля и стоявших за ним кругов протестантского дворянства. А что могло быть лучше для этой цели, чем раскрытие заговора против наследника престола и большинства высших сановников государства с целью создания католического правительства?

Каким же путем Сесил, если он был организатором всего дела, мог заронить мысль о заговоре в голову Кетсби? Ответ напрашивается сам собой – через лорда Монтигля. Этот бывший мятежник был не только прощен, но и явно находился в милости и в постоянной связи с министром. Имеется одна очень важная деталь, говорящая в пользу такого предположения.

Начало заседаний парламентской сессии осенью 1605 г. юридически не должно было стать открытием нового парламента, а лишь возобновлением временно прерванных заседаний старого. При таком возобновлении не предусматривается присутствие короля. В 1605 г. Яков решил нарушить правило, поскольку парламенту предстояло решать вопрос чрезвычайной важности – о законодательном объединении с Шотландией. Об этом решении короля было известно узкому кругу лиц, в том числе и Монтиглю, члену английской делегации, обсуждавшей с шотландцами условия унии. Без знания того, что король решил присутствовать при возобновлении работ парламента, не могло быть «Порохового заговора». А узнал это Кетсби, вероятно, от Монтигля, хотя мог получить эти сведения и из других источников.

Однако остается фактом, что Монтигл выполнял роль шпиона Сесиля и узнал о заговоре много раньше, чем была разыграна комедия с получением письма в замке Хокстон. Вполне вероятно, что Томас Уорд, которого Монтигл пригласил на ужин и которого попросил прочесть вслух полученное письмо, также был тайным агентом Сесиля. Сцена с посланием была рассчитана на то, чтобы в драматической форме показать, каким образом ни о чем не подозревавшее правительство впервые узнало о заговоре.