в сиянии лучей священного Грааля,
наполненный сосуд, интрига и игра,
жизнь сберегает на гранитном пьедестале.
И, кто бы ни пришёл из немощи своей
за жизнью молодой, невыстраданной, новой,
никто не разыскал ни окон, ни дверей,
где прячет её вечность, страж суровый.
В неведомом краю она её хранит.
И каждый новый день встаёт над миром бренным,
пока стоит гранит, пока покой царит,
и дышит им сосуд всегда и неизменно.
Не залетит норд-ост, не пролетит стрела.
На страже Вечность, чтобы жизнь жила…
«За домом – лес. За лесом – поле…»
За домом – лес. За лесом – поле.
Душистость трав, шмелиный лёт.
И метрах в ста за всем – не боле —
готовый к взлёту звездолёт.
Решительно, нетерпеливо,
или не очень. Как кому…
Кто не боясь, кто боязливо,
торопится народ к нему.
«И всё непонятней – меж ним и меж нами…»
И всё непонятней – меж ним и меж нами —
Зачем? Почему? Камнепад ли? Цунами?
Снаряд, начинённый вселенским враньём,
летит над Землёй? Иль – мешок с вороньём?
А воздух тяжёл, как слоёный пирог.
И – всё тяжелее – прослойка к прослойке —
нервозность, неведенье, морок и стойкий
вопрос в неизвестность, и – страх между строк.
Охрипшие люди. Охрипшая рация.
Охрипшая эвакуация…
«Спокойно. Оставьте корзину… Куда?..»
– Спокойно. Оставьте корзину… Куда?
– Не больше поклажи ручной, – голосило.
– Не стойте с ребёнком! С ребёнком – туда!
Спокойно, гражданка. В спокойствии – сила…
Собаку оставить. Останется здесь.
Есть вещи, с чем мы иногда расстаёмся…
– Но вы же сказали, что мы не вернёмся…
– И всё же придётся оставить, как есть…
Как тысячу лет, как вчера ещё было…
– Не тратьте мгновенья. В мгновении – сила…
Не тороплюсь
Не тороплюсь бежать, ни догонять, ни верить
И не переступать того, на чём стою.
Моя душа – как Сфинкс – ни лгать,
ни лицемерить
не может. В ней себя я узнаю.
Далёкий камнепад, ревущее цунами.
Из века в век – судьбы пристрастный беспредел.
И каждая стрела, что пущена меж нами,
уходит никуда. Таков её удел.
___
Не тороплюсь внимать. Безмолвно, как патриций,
смотрю на суету, постигшую народ.
И в этой суете недремлющих традиций
не тороплюсь идти за всеми в звездолёт.
А кто-то – про миры, свободные от брани.
А кто-то – про звезду, где не заходит свет,
где нет ночей и дней, ни поздни и ни рани,
и бесконечных дум о дне грядущем нет.
А кто-то, торопясь, забыл свою поклажу,
и просит передать тому, кому вручу.
– Осталось пять минут. И —
даже меньше. Даже…
Скорее, торопись! Но знаю – НЕ ХОЧУ…
___
– Ты здесь? Не торопись. Откуда и куда
несёшь в себе опять свои заботы?
Бесплотен образ твой. Ни звука, ни следа,
ни тени, ни огня… Хотя я знаю, кто ты…
Знакомый дождь в безмолвной тишине,
когда, казалось, мир на время замер.
Без соглядатаев, без света и без камер —
как перед исповедью, я – тебе, ты – мне.
– О чём ты? – Не поверишь, о воде…
И в самом деле – дождь. О чём же боле?
Прохладных струй прикосновенья где,
там нет ни сожаления, ни боли.
И нелюбовь коснулась не лица,
но сердца, будто полного обиды.
И монолог дождя, без пауз и конца,
незримо уведёт в безмолвье Атлантиды.
В животворящий мир воды и водных струй.
Коль выучил урок, не заплывай за буй,
спасительный рубеж и сердца и ума,
и неизменный пункт – источник непокоя.
Настойчивая мысль, что это жизнь сама
определила путь себя увидеть, кто я.
И будут в тишине ступать года,
и трепетнёт душа, хоть всякий раз напрасно,
пока её Высокая Вода
не позовёт за буй неистово и властно…
«Всё станет на свои места…»
Всё станет на свои места,
лишь здравой мысли перст железный
сомкнёт смешно и бесполезно
тебя зовущие уста.
Всё станет на свои места.
И будет тем, чем было прежде, —