– Попрыгунья-стрекоза, – пробормотала ей вслед Вера.

Ирина спешила на репетицию в самом прекрасном настроении. Происходящие в их многоквартирном доме неприятности ее не беспокоили. Женская интуиция подсказывала Ирине, что Зиновию Яковлевичу ничего не грозит. Ее муж был человек невыдающийся. Совершеннейшая заурядность во всем. Бесталанный, некрасивый, зато усердный и преданный. Кому? Начальству. Партии, Родине, любому, кто накормит, приголубит, приютит, приласкает. Такие, как Зюся, не тонут. В этом Ирина была уверена.

Ирине было уже около тридцати – сколько точно, она никому не сообщала. Но походка ее была по-прежнему по-девичьи легкой – спасибо профессии, – осанка гордой, талия тонкой. По прибытии в Москву она без труда устроилась на работу в Большой театр: все-таки имя Павловой гремело по всему миру, и тот факт, что она танцевала в труппе великой балерины, сослужил ей хорошую службу. Ее приняли в театр, и поначалу у нее даже бывали небольшие сольные партии, но что-то не сложилось. В примы она не вышла. Кто-то считал, что ей не хватило трудолюбия и целеустремленности, а кто-то – что таланта. Но Ирина не горевала, ей хватало успеха не на сцене, так в жизни. А что за радость всю жизнь у станка простоять? Нет уж, увольте, в жизни и помимо сцены существует масса удовольствий. И Ирина в полной мере жизнью наслаждалась, хотя, конечно, иногда сожалела о покинутом Париже и о немолодом французском бароне, с котором познакомилась когда-то на корабле, а потом встречалась несколько раз до приезда Алексея. Но жизнь сложилась как сложилась, и в Москве люди живут.

После репетиции Ирина с подругой Шурочкой Весловой отправились к портнихе, затем в ресторан с одним хорошим знакомым, потом снова в театр. Домой Ирина вернулась поздно, весь дом уже спал. Выпив на кухне простокваши, заботливо оставленной ей Верой, Ирина, счастливая, легла спать. День прошел чудесно.

Засыпая, Ирина со счастливой улыбкой вспомнила, как во втором акте наступила на ногу противной задаваке Лиле Арнаутовой и как у той лицо скривилось.

– Верочка, доброе утро, Зиновий Яковлевич уже на работе? – появляясь на кухне в шелковом вышитом халате и с бигуди на голове, прощебетала Ирина.

– Ушел уже, – скупо ответила Вера, продолжая ощипывать курицу.

– Ой, Вера, какая это гадость. – Морща носик, Ирина поинтересовалась: – Неужели нельзя на рынке ощипанную купить?

– Ощипанная дороже, к тому же, может, она уже несвежая или старая, – объяснила Вера.

– А Толик как? Позавтракал?

– Да уж, конечно. Не могу же я ребенка голодным в школу отправить, – стараясь сдержать эмоции, ответила Вера. Толика она любила. Сперва, когда Ирина с сыном появились в квартире, мальчик ее раздражал. Чужой, шумный ребенок, да еще от такой матери, а потом вдруг как-то незаметно привязалась и любила его теперь как родного, может, даже больше, чем Зиновия. И только очень переживала, что родной матери до него дела нет, иногда по нескольку дней сына не видит – и хоть бы что. Стрекоза. – К вам вчера приходили, – вынимая курицу из раковины, вспомнила Вера.

– Приходили? Кто? – заинтересовалась Ирина.

– Женщина какая-то.

– А как зовут, что ей было надо? – Соображая, кто бы это мог быть, и опасаясь, как бы это она не оказалась женой одного знакомого, произнесла Ирина.

– Не знаю. Спросила вас, узнала, что дома нет, и ушла.

– А как она хоть выглядела?

– Невысокая, худенькая, одета плохонько, ботинки совсем разбитые, и лицо такое… словно пьет она много.

– Кто ж это такая? – искренне удивилась Ирина. – У меня и знакомых-то таких нет.