(и наполненный сладостью цветов; to drench – смачивать; изобиловать чем-либо).

 There was not a sigh of wind. The air was drowsy with its weight of perfume. It was a sweetness that would have been cloying had the air been heavy and humid. But the air was sharp and thin. It was as starlight transmuted into atmosphere, shot through and warmed by sunshine, and flower-drenched with sweetness.

An occasional butterfly drifted in and out through the patches of light and shade (случайная бабочка порхала сквозь кусочки света и тени; to drift – смещаться, сдвигаться). And from all about rose the low and sleepy hum of mountain bees (и отовсюду поднималось низкое и сонное жужжание горных пчел) – feasting Sybarites that jostled one another good-naturedly at the board (пирующих сибаритов, которые добродушно теснили друг друга за столом; board – обеденный, накрытый стол), nor found time for rough discourtesy (и не находили время для грубой неучтивости; discourtesy – грубость, неучтивость). So quietly did the little stream drip and ripple its way through the canyon (так тихо струился и протекал маленький ручеек через каньон; to ripple – покрывать рябью; струиться, течь /небольшими волнами/; to drip – капать, падать каплями) that it spoke only in faint and occasional gurgles (что говорил только слабым и редким журчанием; gurgle – журчание, бульканье). The voice of the stream was as a drowsy whisper (голос ручья был словно сонный шепот), ever interrupted by dozings and silences (то прерываемый дремотой и тишиной), ever lifted again in the awakenings (то поднимающийся снова в пробуждении).

 An occasional butterfly drifted in and out through the patches of light and shade. And from all about rose the low and sleepy hum of mountain bees – feasting Sybarites that jostled one another good-naturedly at the board, nor found time for rough discourtesy. So quietly did the little stream drip and ripple its way through the canyon that it spoke only in faint and occasional gurgles. The voice of the stream was as a drowsy whisper, ever interrupted by dozings and silences, ever lifted again in the awakenings.

The motion of all things was a drifting in the heart of the canyon (движение всех вещей было парением в сердце каньона). Sunshine and butterflies drifted in and out among the trees (солнечный свет и бабочки парили среди деревьев). The hum of the bees and the whisper of the stream were a drifting of sound (жужжание пчел и шепот ручья были парением звука). And the drifting sound and drifting color (а парящий звук и парящий цвет) seemed to weave together in the making of a delicate and intangible fabric (казалось, сплелись, образуя тонкую и неосязаемую ткань; to weave – плести), which was the spirit of the place (которая была духом этого места). It was a spirit of peace that was not of death (это был дух покоя, который не был /при этом/ духом смерти), but of smooth-pulsing life (но спокойно пульсирующей жизни; smooth – гладкий; спокойный, ровный), of quietude that was not silence (/духом/ тишины, но не безмолвия), of movement that was not action (движения, но не действия), of repose that was quick with existence without being violent with struggle and travail (покоя, который был исполнен жизни, но без жестокости борьбы и тяжелого труда: «без того, чтобы быть жестоким от борьбы и тяжелого труда»; existence – бытие, жизнь; violent – неистовый; интенсивный, сильный; насильственный; жестокий). The spirit of the place was the spirit of the peace of the living