– Мы почти у цели, – сообщил Станислас. Он повеселел, подал ей руку, помог встать. Дурным настроениям он никогда не предавался подолгу. – Пожалуй, – продолжил он, – объясняться с пограничниками будешь ты. Твой французский лучше моего. Ты не против?

– Что я им должна объяснять?

– Я избавился от своего паспорта, забыла? Скажешь, что он потерялся, или его украли, или мы выронили его впопыхах. Да что угодно. Я должен выехать из Франции.

– Но в моем паспорте не указано, что я замужем. Это документ незамужней женщины. Будь я на самом деле твоей женой, у нас был бы один паспорт на двоих – твой.

– Сочинишь что-нибудь.

Людей прибывало, и Ада увидела впереди очередь, змеившуюся по направлению к караульной будке и двум офицерам, которые стояли перед ней.

– Это она? – спросила Ада. – Бельгия?

Станислас кивнул, обнял ее за талию, прижал к себе.

Большинство в очереди говорило по-французски, но порою и на каких-то других языках, которых Ада никогда раньше не слышала. Спокойствие и порядок обеспечивали солдаты, что прохаживались туда-сюда. Французские солдаты, смекнула Ада. Двигалась очередь медленно, дюйм за дюймом. Порывшись в кармане, Станислас дал франк мальчику, толкавшему тележку с багетами и стальным бидоном, поблескивавшим на солнце. Ада, мучимая голодом и жаждой, была счастлива поесть хлеба и выпить воды; правда, металлическая кружка, прикрепленная цепочкой к бидону, могла быть и почище. Ну да французы всегда пренебрегали такими вещами.

Очередь не столько уменьшалась, сколько увеличивалась. Люди все подходили и подходили. Их здесь, наверное, сотни, прикидывала Ада, тысячи. Будто пол-Европы бежит в поисках спасения. Туфли начали ей жать. Она мечтала присесть, а еще лучше лечь, опустив голову на мягкую пуховую подушку. С такими темпами они простоят здесь весь день и всю ночь. Пограничники не торопясь проверяли документы, задавали вопросы, пристально вглядывались в беженцев. Открывали чемоданы, вытаскивая то хлопковое платье, то широкий пояс под смокинг – реликвии прежней жизни, с которыми люди не пожелали расстаться. Станислас стоял рядом с ней, озабоченно хмурясь.

Они чуть-чуть продвинулись. Ада скажет, что Станислас – ее брат. Простоватый – и она постучит пальцем себе по лбу. Мол, у него не все дома. Он не обидится? А может, выдать его за глухонемого? Мой брат не умеет говорить. У него украли паспорт. Не набросится ли он на нее потом, когда все закончится: «За кого ты меня принимаешь?» Или, наоборот, воскликнет: «Молодец, Ада! Я знал, что ты выкрутишься». Мысленно она репетировала фразы, припоминая французские слова и обороты. А вдруг она их забудет? Или офицеры глянут на нее и сразу поймут, что она врет? Это не ваш брат. Пройдемте со мной, мсье, мадемуазель. Надо бы предупредить Станисласа: не говори ни слова. Ада боялась, что синяки и ссадины на его лице вызовут подозрения.

Медленно, невыносимо медленно. По большей части людей пропускали через границу, но кое-кого заворачивали. Большая семья, бабушка с двумя сыновьями и дочерью – а может, невесткой – и внуками. Общим числом примерно человек десять. Дети были в гольфах, спускавшихся гармошкой по тощим ногам, мальчики в серых фланелевых шортах, девочки в нарядных платьях. Они стояли неподвижно, глядя широко открытыми глазами, как один из отцов тычет пальцем то в документы, то в детей. Пограничник покачал головой, знаком подозвал другого офицера с цветастой нашивкой на форме. Ада не слышала, о чем шла речь. Один из мальчиков взял пограничника за руку, пожал ее, улыбнулся, и вся семья перешла на другую сторону, в Бельгию. Ада вздохнула с облегчением. Если целой семье удалось пересечь границу, у них со Станисласом все будет отлично. Она наблюдала за каждым беженцем, не спускала с них глаз, а когда пограничники пропускали людей, улыбалась, радуясь за них. Семьи, одинокие женщины, старики… Наконец они оказались третьими в очереди. Пожилая пара впереди, он в пальто, подпоясанном веревкой, она в черной юбке с неровным подолом, колыхавшимся вокруг искривленных мясистых лодыжек. В войну все выглядят неказисто, ходят в старой одежде, заплатанной, заштопанной. Наверное, лучшие вещи берегут для перемирия. Пограничник проштамповал их документы, и Ада смотрела, как они, шаркая ногами, побрели в Бельгию.