– Они все мои? – обрадовался Штыпсель.

– Ну, не все, конечно, но твои.

– Тогда зачем показываешь?

– Чтобы ты понял, что они у меня есть.

– Я и так знаю, что они у тебя есть, – вздохнул дикарь. – А у меня пока нет.

– А хочешь, чтобы их у тебя стало намного больше? – осведомился шас, медленно, очень медленно отсчитывая купюры.

– Насколько больше? – осведомился Шапка, внимательно, очень внимательно следя за манипуляциями барыги. Считать дикарь умел не очень хорошо, потому внутренне радовался неспешности Урбека, параллельно прикидывая, сколько ящиков виски можно будет купить на такое богатство.

– Настолько, что в карман не поместятся.

– Тогда их кто-нибудь увидит и попробует отнять, – вздохнул уйбуй. – Да и карманов у меня не очень, в них совсем мало не поместится.

И с грустью оглядел себя в отражении стеклянной двери – чтобы лишний раз не проветривать помещение, Кумар дикарей в офис не пускал, во дворе общался.

Что же касается карманов, то в этом Штыпсель был абсолютно прав: помещалось в них мало.

В одежде дикари считались консерваторами, отдавая предпочтение древней моде Западных лесов: кожаные штаны, жилеты или куртки и обязательные красные банданы на лысых головах. Волосы у Шапок не росли, и, возможно, поэтому они являлись большими поклонниками татуировок, украшая свои тела таким количеством рисунков, что казались одетыми, даже когда такими не были.

А может, их просто тянуло к прекрасному.

Как к виски…

– Долю, которую я тебе предлагаю, по карманам точно не распихаешь, – продолжил Урбек, отсчитав примерно половину платы за фуру. – В сумках тащить придётся.

– В сумке? – переспросил Штыпсель.

– В сумках, – повторил Кумар. – В одну не поместится.

– Даже в большую?

– Даже в большую. – Урбек приостановил отсчёт и посмотрел на дикаря: – Нужно чела одного распотрошить.

– У нас ятаганы острые, – осклабился уйбуй.

– В переносном смысле, – уточнил шас. – Нужно вытащить из его квартиры примерно две-три тонны…

– Мы что, грузчики? – обиделся Штыпсель.

– Две-три тонны денег, – закончил Урбек. И мило улыбнулся: – Теперь ты понимаешь, что в одну сумку твоя доля не поместится?

Уйбуй захлопнул рот и покивал, разглядывая шаса выпученными глазами.

Окрестности и Санкт-Петербург

– Они одну могилу не зарыли, дальнюю самую. То ли поленились, то ли забыли. Мы потому и узнали, что здесь случилось.

Директором старого погоста, затерянного в лесах Ленинградской области, оказалась полная улыбчивая женщина с крашеными, стянутыми в тугой узел волосами. То есть она работала руководителем другого кладбища, действующего, находящегося милях в пяти к востоку, а это, почти заброшенное, ей выдали «в нагрузку», потому что по правилам кто-то должен за ним приглядывать. Оделась она по погоде: джинсы, футболка и лёгкая ветровка. А поскольку пару часов назад прошёл сильный дождь, обуться директор предпочла в короткие резиновые сапоги, вид которых вызывал у Гранни жгучую зависть, потому что её красивые и дорогие кроссовки, прекрасно подходящие к сухому дню в городе, оказались абсолютно не приспособлены для путешествия по размокшим дорожкам загородного кладбища. Девушка так сильно промочила ноги, что пришлось «подсушить» их с помощью магии.

Гранни представилась офицером ФСБ, предъявив изготовленные умельцами Тайного Города документы, и потому директор вела себя с девушкой весьма предупредительно и рассказывала о случившемся максимально подробно.

– Михалыч рано утром явился с проверкой, смотрит – а тут такое. Он полицию вызывать. Хорошо, что дождя тогда ещё не было и можно было всё осмотреть спокойно. Полиция приехала, стала тут всё изучать, а потом тот из них, который эксперт, и говорит: «А вы в курсе, что вскрывали не одну могилу?» И следы показывает разные. С виду всё вроде в порядке, а если приглядеться, так сразу видно, что могила разрыта, а потом аккуратно заделана. Шесть могил, получается, вскрывали. То есть, если бы они про эту не забыли, никто бы ничего и не заметил. Михалыч ведь не пристально всё тут разглядывал, если честно, а так, прошёлся быстро и на работу… Потом бы дождь всё сгладил – и привет: преступления как не бывало.