Не по себе становится. Страх ползучей тварью разгуливает по телу, забирается внутрь и жалит.

Я сглатываю, переводя взгляд с закрытых глаз Вячеслава на огонь свечи.

Вытираю потные ладони о юбку и откашливаюсь, собираясь с мыслями.

Так легче. Легче смотреть в огонь и не думать. Просто говорить.

Говорить о Руслане. О моих запретных чувствах к нему.

О том, как они меня пугают, потому что после событий, произошедших в плену, я не должна это чувствовать.

Я боюсь этого, но страстно желаю принадлежать Руслану.

Желаю стать для него кем угодно. Желаю служить ему как Богу. А ведь это еще один грех.

Не сотвори себе кумира.

Я предаю создателя, пылая такими похотливыми фантазиями.

Здесь мне становится тяжело дышать.

Я облизываю губы. На миг открываю глаза и замечаю быстрый взгляд Вячеслава.

Но продолжаю.

Я рассказываю о том, как хочу получить от него хоть толику той одержимой страсти, которой пылают его глаза.

Хочу гореть, как пламя вместе с ним долгими ночами в нашей постели.

И... Как хочу порой разозлить его и вынудить на насилие, чтобы перекрыть то, что я пережила.

— Я не должна показывать ему этого. Я должна отпустить Руслана. Но для этого прошу отпустить мне мои прегрешения, — заканчиваю я свою заполошную речь и выдыхаю.

Открываю глаза и, перекрестившись, поцеловала святой лик, что находился рядом с подставкой для свеч, поворачиваю лицо.

И отшатываюсь, когда натыкаюсь на поистине злой взгляд. Передергивает.

— Так значит Руслан Измаилов тебе не муж, — говорит мужчина грубым голосом, проходясь по моему телу сальным взглядом.

Осознание в момент острыми иглами врезается в голову, пробуждая ужас, что туманит рассудок.

— Вы не священник, — поражено застываю, делая новый шаг назад и быстро оглядываюсь.

Никого. Молебен пуст, а дверь на улицу, кажется, закрыта.

Я в ловушке. Снова.

— Как ты могла такое подумать, дочь моя… — поворачивается он ко мне всем телом и только замечаю, что ряса ему мала, и носы белых кроссовок выглядывают из-под нее.

— В вашем взгляде похоть. Где Отец Николай?

Мужчина. Лысый, уродливый. Облаченный в ужасающую энергетику зла и жестокости.

Я уже видела ее, знакома с ней хорошо. И надеялась никогда больше не встретить.

Вячеслав поднимает глаза и возносит руки к небу.

— Теперь он в лучшем мире. Я был его проводником в рай, а для тебя стану проводником в ад, моя прелесть, — говорит он, облизнувшись, и делает уверенный шаг по направлению ко мне. — Ибо мысли твои грешны и порочны. И очень мне нравятся. Я сделаю все то, о чем ты так молишь.

В голове пульсирует. Боль пронзает тело. Паника подбирается ядовитой змеей. Кусает резко. Болезненно.

— Нет! — в ужасе кричу я. Бросаюсь к двери. Дергаю на себя ручку. Раз, второй.

Поддаётся за долю секунды. Свобода! Успеваю выбежать, хочу закричать о помощи, но тяжелая рука хватает меня за плечо. С треском досок впечатывает в деревянную стену, выбивая из меня весь кислород.

Сердце давно готово сломать рёбра и выпрыгнуть из груди. Раз… Два… Нет, не надо!

Считаю секунды до моей погибели. Взгляд лже-священника не предвещает ничего хорошего.

— В этом есть что-то сакральное. Трахаться возле церкви. Почти что венчание… — гадко улыбается и приближает свое лицо. Обдавая гнилостным дыханием.

25. Глава 24

Голова вскипает. Чем дальше, тем хлеще. Мне нужно снять это напряжение, что сковало все тело.

Подраться. Потрахаться.

А я Кристину по городу выискиваю. Как Шерлок, гребанный, Холмс.

Всех знакомых Ахмедова подняли. Заебался выслушивать, что ему не до этого. Ничего. Потерпит. Мою жену ищем, а не черт знает кого.