Анди кивала. В голове возникали планы. Один за другим. Вот она разливает масло на полу, толстяк поскальзывается на нем, роняет на себя что-нибудь горячее или острое. Или вливает масло ему в еду, и толстяк весь день проводит в туалете.

– Жутко полезная дрянь, – поделился мужчина, принюхиваясь. Вылил на мясо три ложки, подумал и со словами «Лишней не будет» добавил четвертую.

– Мясо кидаешь последним, когда сварятся крупы и овощи. Десять минут, снимаешь с огня, добавляешь кости, остужаешь и все готово. Едят они перед закатом. Утром мы кормим их яйцами, творогом и рыбой. Даем молоко. Еще они любят яблоки, но здесь их, – вздохнул, – не достать.

– Сейчас забросим все вариться и выпьем холодненького, – толстяк вытер фартуком потное лицо. Склонился над котлом.

Холодненькое? Анди обвела взглядом кухню и заметила то, чего не видела раньше – кувшин. Подошла, подняла тряпицу – так и есть. В кувшине был ягодный отвар. Бросила быстрый взгляд на толстяка – тот был занят помешиванием варева в котле.

Пара быстрых движений – и напиток приобрел пикантную остроту.

– Главное, никаких приправ, чеснока там или лука. И мясо обязательно должно быть свежим. Брать будешь на леднике, – слуга указал на низенькую дверь, ведущую в подвал.

Анди прошлась по кухне с зажатым в руке мешочком. Ведро с водой стало следующей целью. Задумалась про молоко, но в ледник не пошла.

– Все, – толстяк отошел от котла, снова вытер лицо и, с видом человека, который вот-вот познает блаженство, налил себе полную кружку отвара. Поднял. Задумался. Покосился на девушку. Скорчил недовольную гримасу, но достал кружку поменьше, наполнил. Подвинул, сам же выхлебал за один раз почти полкружки. Замер. Маленькие глазки вдруг сделались на пол лица. Рот открылся широко. Кровь отхлынула от лица, чтобы тут же вернуться обратно, окрасив кожу в алый цвет.

– Т-с-ш-а, – полузадушено прохрипел толстяк. Метнулся к ведру. Зачерпнул полный ковш. Присосался, чтобы через мгновенье выронить ковш на пол. Зашарил руками по столу, роняя на пол посуду, и выскочил во двор.

Анди выглянула с любопытством следом – слуга исполнял лихой танец вокруг колодца, ухитряясь крутить цепь и дергаться одновременно. Пожала плечами, отпила из кружки. Самое то. В меру остро. Освежает.

Прав был вождь, когда говорил, что белые не переносят остроты артьеры.

– Ты! – наполовину мокрый толстяк возник на пороге кухни. Анди невозмутимо оторвалась от помешивания варева в котле, взглянула с интересом. В пустыни не встретишь толстых людей, у которых живот выпирает дальше носа. Сейчас же в мокрой рубашке живот выглядел внушительно… Интересно, у него там, как у верблюда, недельный запас воды?

– Отродье тьмы! Травить меня вздумала? Ну я поучу тебя манерам, – и он начал расстегивать ремень на штанах.

Анди азартно подобралась. Пошарила взглядом по стенам, ухватила глазом плетенную веревку – подойдет.

От первого замаха уклонилась, ответным ударом вдвое сложенной веревки скинула тарелку со стола. Толстяк взревел раненым буйволом, запыхтел яростнее, но сдаваться не думал.

– Что? Здесь? Происходит?

Злой голос пробился сквозь мучную завесу – очередной удар веревки попал по мешку с мукой, и Анди замерла, склонившись. Веревка удачно обвила ноги толстяка, один рывок – и он оказался бы на полу.

Выпрямилась. Отмахнулась от мучной пыли. В двери стоял ее хозяин, за его спиной суровой громадой высился детина с таким зверским лицом, что ладонь у Анди разжалась сама собой, и веревка послушно шлепнулась на пол. Рядом растерянной тушей, размазывая муку по щекам, замер толстяк.