Несёмся к машине на всех порах. Мне, если честно, даже начинает нравиться наша авантюра. Я хоть как-то отвлекаюсь от собственных проблем и мыслей. Настроение поднимается, а улыбка не сходит с лица.

— Пристёгивайся. — тут же командует Макс.

Я бы и рада, но одной рукой неудобно, к тому же в ней расчёска.

Выезжаем со двора и забираем влево.

Хонды Николая Петровича не видно, но Макс не выглядит растерянным.

Настраиваюсь на долгую дорогу, всё же справившись с ремнём безопасности.

— Тебе идёт. — снимаю с головы полотенце и киваю на белый свитер крупной вязки, которым он заменил рубашку.

— Аня, давай не будем.

Господи, уже сказать ничего нельзя.

Замолкаю и принимаюсь за расчёсывание. Максим недовольно сопит, но замечаний мне не делает, за что я ему несказанно благодарна.

— Вон он.

Отвлекаюсь, всматриваюсь на пустую дорогу и замечаю съехавшую в сторону лесополосы машину. Конечно, Лядову виднее. Я понятия не имею, как можно с такого расстояния отличить одну чёрную легковую машину от другой.

— Зачем он туда едет?

— Ты у меня спрашиваешь? — теряюсь я, замерев с занесённой расчёской. — Что там вообще? Объездная дорога?

— Сейчас узнаем, малая.

Так, прекрасно у меня день рождения проходит. Сначала Макс песни Аллегровой пел, потом чуть не убилась в ванной, пытаясь вымыть волосы, теперь вот, в посадку какую-то еду, — хорошо хоть не в багажнике. Занимательно, однако.

…лучше бы мы за Николаем Петровичем не ехали, целее были бы и содержимое моего желудка, и моя психика.

10. Глава 10

— Это что такое? — я хочу кричать, но голос дрожит и едва слышен. — Это труп? Это труп, да? Почему он такой… маленький?

Перед глазами всё плывёт. С трудом держу себя на ногах, не видя вокруг ничего, кроме маленького тельца, резко контрастирующего белизной кожи с листвой и землёй.

За что?

Кто-то что-то говорит. Даже кричит.

Внезапно осознаю, что я, кажется, оглохла.

Какой-то мужчина трясёт меня за плечи, а я… а я не здесь. Я вообще не знаю, где я и что со мной происходит.

Зачем мы поехали за Николаем Петровичем? Почему Макс такой кретин? А я? Я почему такая дура? Ещё улыбалась, смеялась и радовалась, что мы как в кино, преследуем подозреваемого не пойми в чём.

Конченная. Я просто конченная. Мы все конченые. Не обсуждается. Если тот, кто сотворил подобное с маленькой девочкой, ходит, и продолжает ходить, по земле — мы конченые все.

Слух возвращается. Так же стремительно, как и исчез. Слышу, как Макс орёт на отца, как его отец орёт на сына, как мужик напротив меня хмуро интересуется:

— Нормально?

Нет, не нормально.

Я хочу покачать головой, но не решаюсь. Чувствую, как что-то тяжёлое, горькое встало поперёк глотки и давит, давит…

С трудом разворачиваюсь и делаю несколько шагов к машине, которую мы оставили неподалёку. Ещё несколько. И ещё…

Всё, не могу больше.

Останавливаюсь. Сгибаюсь пополам и просто открываю рот. Меня рвёт, как никогда в жизни.

Мне кажется, что это не прекратится никогда, но это прекращается. Воздух вновь поступает в лёгкие. Дыхание нормализуется. Слёзы перестают течь из глаз. Тело больше не содрогается в спазмах.

Я затихаю, боясь выпрямиться.

— Ань… — слышу тихий голос Макса. — Нормально?

Что за дебильное слово «нормально»? Как оно может хоть на грамм охарактеризовать чьё-то состояние? Нормально относительно чего? Смерти? Не умерла, значит, нормально. Всё хорошо, но хочется лучше, тоже нормально… Идиотское слово.

— Он её… — глотаю вязкую и горькую слюну, — Он её… — пытаюсь договорить, выговорить, — Насиловал?

— Ань, ты почему об этом думаешь?

За моей спиной слышатся тихие шаги. Листва шуршит под туфлями Лядова, а мне кажется, что это призрак маленькой девочки воет.