– Проходите, господа, Каролина Михайловна ждёт вас.

Мы прошли в гостиную, обитую голубым шёлком. Обстановка в комнате была очень уютной. Дорогая мебель, обтянутая светло серым кретоном, ореховый изящный шкаф, круглый полированный стол, роскошный диван, белоснежная лепнина на потолке, свежие цветы в фарфоровых вазонах – всё это создавало какое-то сияющее великолепие и мягкий уют. Несмотря на то, что за окном стояло прекрасное летнее утро, в комнате горело несколько газовых ламп. Вся гостиная была заставлена милыми безделушками из белого гипса и горного хрусталя. А возле дивана возвышалась небольшая беломраморная статуэтка с летящим амуром. Но самое ошеломительное впечатление произвела на меня сама хозяйка этой необыкновенно приветливой квартиры.

Это была довольно стройная и миловидная брюнетка. Совсем юная девушка. Я с восхищением рассматривал черты ее красивого и нежного лица. Сначала я подумал о том, что она моя ровесница, или старше меня года на три. Как выяснилось позднее, Каролине было ровно двадцать пять. Она встала с дивана и, очаровательно улыбаясь, подошла к нам, подставив обе маленькие ручки для поцелуя дяде Николаю. Я стоял рядом и почувствовал необыкновенный аромат, идущий от её платья, волос и всей стройной фигурки. У нее были белые ровные зубки, чистые матовые щечки с ямочками, маленький, чуть вздернутый носик и огромные бархатистые карие глаза. Волосы этой красавицы были уложены в высокую прическу, спускаясь на молочные плечи несколькими завитыми локонами. Тонкие пальцы венчались парой дорогих перстней, а лилейную шейку огибала бархотка с изящной брошью в виде цветка. Таких красоток я видел раньше лишь на картинах времен Людовика XV. Ей не хватало только белого парика с буклями и платья на кринолине. Это был типаж почти кукольной красавицы эпохи рококо. Помимо этого у неё оказался девичий и очень нежный голос.

С той минуты, как я увидел её, я забыл обо всем на свете. Я забыл даже о цели своего визита в эту квартиру. Я смотрел на девушку во все глаза и даже не слышал того, о чём с ней разговаривал дядя. А тот, меж делом, чувствовал себя здесь полным хозяином. Он сам распорядился, чтобы горничная принесла кофе со сливками и свежих эклеров. Я пил кофе, словно пьяный. И не сводил своего ошеломленного взгляда с лица Каролины. Я любовался её мимикой и заливистым смехом. Она хохотала над остротами дяди, очаровательно кривя рот и блистая мелким жемчугом зубов.

Очнулся я только тогда, когда дядя засобирался уходить. Только тут к моему ужасу до меня дошло, что он намеривался оставить меня наедине с этой нереальной красавицей. Такой смелой и раскованной. Сначала я тоже было, вскочил с места и засобирался уйти вместе с дядей. Но тот взял меня крепко за плечо и усадил в кресло, шепнув:

– Не суетись. Через несколько часов я вернусь. Вспомни, для чего ты здесь. Смотри на Каролину проще. Она знает, для чего я ей плачу.

С этими словами он покинул нас. Я снова сел за стол и сделал вид, что рассматриваю узор на фарфоровой чашке. Каролина легко присела напротив.

– Милый Джорджик, не хотите ли еще эклеров и кофе?

– Нет, благодарю вас, – поспешно ответил я и вновь пуще прежнего уткнулся взором в пустую чашку.

В комнате повисла тягостная тишина. Только ходики на комоде отсчитывали медленный бег минут. Первой, как и ожидалось, нарушила паузу Каролина.

– Георгий, скажите, а вы любите живопись?

– Люблю, – отвечал я. – Я и сам иногда рисую.

– Правда? – удивилась она. – А вы сможете нарисовать мой портрет?

– Думаю, это вряд ли…