Рассказ графа Гурьева Георгия Павловича.

– Эта история началась в 1900. Я жил тогда с родителями в Москве. Мне было ровно двадцать два года. И я недавно вернулся из Цюриха. Вы спросите меня о том, что я делал в Цюрихе? А я там учился. Родители у меня были довольно строгие, особенно отец. Кстати, они оба живы и после революции эмигрировали в этот самый Цюрих. Так вот, мои родители воспитывали меня в старых традициях нашего рода. С ранних лет со мною много занимались учителя и гувернеры, а после я благополучно поступил в Поливановскую гимназию, что находилась на Пречистенке. Это, если вы помните, была довольно престижная гимназия, в которой учились в основном дети дворян, хотя нас с ранних лет воспитывали в большой строгости и приучали к простоте. У нас, как я сейчас вспоминаю, были очень сильные и славные преподаватели. Помимо разных учебных дисциплин и нескольких языков, в нас развивали любовь к литературе, истории, живописи, драматургии и музыке. Сейчас бы я назвал это всё гуманитарным уклоном. Профессор Лопатин у нас преподавал логику, Покровский – латынь, Готье – историю, Бельский – словесность, а Шишкин – физику.

Граф с нежной улыбкой перечислял фамилии своих горячо любимых наставников.

– Именно тогда я стал впервые рисовать и получил даже несколько уроков у преподавателя из Художественного училища. Тот видел во мне большие способности к живописи. Но, речь не об этом. Надобно сказать, что на Пречистенке, совсем недалеко от мужской гимназии Поливанова, находилась женская гимназия С. А. Арсеньевой. Меж этими гимназиями всегда была весьма тесная связь. И если сыновей отдавали учиться в Поливановскую гимназию, то дочерей в Арсеньевскую, что располагалась в особняке Давыдова. И начиная с шестого класса, между нами вспыхивали нежные юношеские романы. На улице мы часто видели прекрасных гимназисток в милых передниках с пелеринками. Особенно они были хороши в дни праздников или торжественных мероприятий. Коричневые камлотовые формы были украшены белыми крыльями парадных ученических фартучков. Как часто я любовался их тугими косами с бантами и колечками вьющихся волос. А зимой эти небесные создания бегали в гимназию в прелестных шубках и меховых капорах. На ручках некоторых белели заячьи муфты.

Когда я был еще в младших классах, то всё свободное время я, как и прочие гимназисты, думал только о девочках, что учились в Арсеньевской гимназии. Во время учёбы я трижды был влюблен в какую-нибудь из них. И всякий раз мои чувства были настолько серьезные, что упаси бог, если бы кто-то усомнился в их силе или подлинности. Перед окончанием учебы я был серьезно влюблен в Грушеньку Золотову. Это была высокая черноглазая девица, смешливая и бойкая. Однажды я даже заикнулся родителям о том, что после окончания гимназии неплохо было бы жениться на этой самой Грушеньке, чем вызвал долгий смех у маман, а отец строго отчитал меня и посоветовал выбросить из головы все эти глупости.

Закончил учёбу я почти с отличием и был по совету дяди отправлен в Цюрихский университет на факультет Права. Накануне отъезда дядя навестил нашу семью и посоветовал мне учиться прилежно и достойно, ибо «только образованным людям открыты все возможности в Российском Отчестве», а «неучем быть позорно», и «жалок путь необразованного человека». Дядя пожелал мне выбросить из головы все свои художественные пристрастия, когда я, было, заикнулся о том, что хотел бы поступить в Московское училище живописи. На что мать, отец и дядя, все трое, разом пожелали «забыть о никчемном марании бумаги», ибо этим ремеслом себя не прокормить.