Сугробы по сторонам дорожки просели, снег оплавился и блестел на солнце. Вадим переступил через отвал и ломая наст пошел по следу. Отпечатки крупноразмерной обуви вели к сооружению, напоминавшем прозрачный ангар. Через пластик был виден мужской силуэт. Вадим взялся за металлическую ручку и открыл дверь в теплицу. В глубине на коленях возился мужчина в черной робе. Он посмотрел на вошедшего и несколько раз сильно сжал веки. Рассада выпала из рук.

Вадим подошел к садоводу.

– Здравствуй, Гарий.

Садовод поднялся, грязная рука сдвинула очки со лба.

– Ты?

– Я. Вижу – не ждал. Я тоже думал увидеть тебя в другом одеянии.

– Как ты меня нашел?

– Ты же не скрываешься. От других.

Они сидели на холодной скамейке перед входом в здание из серого камня. Игорь переоделся и выглядел почти так, как Вадим его и представлял.

– Расскажи, как ты. Только давай сразу определимся: мы те же друзья, что и раньше. Никаких соплей и рефлексий. Мы – друзья!

Игорь вздохнул,

– Я испугался. После того как тебя… – Игорь замялся, – поймали, я уехал на Север.

– Вот так. Бросил родителей, Клима.

– Да, бросил. – Игорь смотрел перед собой, сжимая крест на груди. – Сказал матери, что уверовал. Она с отцом до сих пор считают меня сумашедшим. Не говорят, конечно, но я вижу. А и правда уверовал там, в монастыре.

– Сам себя наказал значит. Уверовал, – усмехнулся Вадим. – И прожил, как в одиночке.

– Нет. Обрел я.

Вадим покачал головой, вздохнул:

– Я тебя умоляю – выражайся нормально. Я не твои родители, от того что ты как поп выражаешься, в дурость не поверю. (мне проще

– Прости меня, Вадим.

– Бог не прощает что-ли? За что мне тебя прощать? За то что ты свою жизнь угробил?

– Ты мог бы тогда правду сказать. А ты молчал.

– Я не из-за тебя молчал. Так мне надо было. Как я мог сотрудничать с тем, с чем боролся. На справедливость государства я не рассчитывал. Так что виниться передо мной не надо. А перед другими ты уж сам решай. Перед Климом, например. Что с ней тогда случилось?

Игорь вздохнул.

– Она уехала сразу после твоего ареста. Мне мать в девяносто седьмом рассказывала, когда проведывала. А когда вернулся, узнал, что она тогда уезжала к родным в Белоруссию. Вышла там замуж, через два года родила, потом развелась и несколько лет назад вернулась домой.

– Виделся с ней?

– Нет, я слышал, никого из нас видеть не хочет.

– А ты других видеть хочешь? Артема, Сергея?

– У них другая жизнь.

– Это у тебя другая жизнь! – Глаза Вадима сузились, ноздри раздулись. Я свободным и на зоне был, а ты до сих пор в как в тюрьме.

Игорь помолчал, потом твердо сказал:

– Нет, Вадим, я свободен. Здесь мой дом.

Махно посмотрел на друга.

– Твой выбор, Гарий.

– Могу я что-нибудь сделать для тебя?

– Можешь. Покажи мне свою обитель.

Махно вышел за ворота, набрал номер, обозначенный в телефоне как «Троллейбус»

– Передай Вальтеру, через 30 минут загляну.

Валерий Анатольевич Терновский, для некоторой части общества «Вальтер», с некоторого времени почувствовал приближение старости. Сухопарый, слегка сутулый, но широкоплечий, лицо как кора дуба, тигриные глаза из-под мохнатых бровей. Тело в татуировках еще крепкое, а голова стала подводить. Мысли рождались все не по делу. Где-то подзабыл, где-то припомнил, и вот вам жопа новый год – новый взгляд на старые вещи. Вальтер смотрел в окно на водоем, в центре которого бил фонтан, на синие с прожилками валуны вокруг фонтана, на гранитные дорожки, на испанский кирпич по 3 бакса за штуку, на кованые пики поверх ограды. Декорация. Газон, фонтаны, гранит – все декорация. Стена – это прошлое и настоящее. Какая хрен разница – из испанского кирпича, из мордовского. Вся жизнь за стеной в этой стране.