В хозяйской спальне возле кровати, на комодах и столиках, попадались фотографии моложавого стройного мужчины. Кажется, у Тома появился соперник, впрочем, черт его знает, что это за человек, – приставать с вопросами не хотелось. В своих тяжелых ботинках и темном костюме Джон чувствовал себя провинциалом из прошлого века, попавшим на светский раут. В коридоре на стенах – полотна маслом, будто в картинной галерее. Четыре картины висят в холле у лестницы, – это пейзажи городов и природы во фламандском стиле.

Настенные светильники отключены, в дневном естественном цвете, проникающем сквозь стеклянный потолок, полотна кажутся темными, словно густо посыпаны пылью. Остановились, Джон стал разглядывать картины. Это могли быть старые голландцы, например, прямые потомки Питера Брейгеля Старшего. Или, скажем, Отто Дикс, некоторое время работавший в этой манере. Брат искренне считал, что между Диксом и Ван Гогом есть много общего, но Дикс – гениальнее. Впрочем, – картины, разумеется, современные, стилизованные под старину, – брат не мог позволить себе ни старых фламандцев, ни немецкого авангарда двадцатого века. У Тома не было, просто не могло быть таких денег.

– Это подлинники?

– Ты в этом разбираешься? – Луис смотрела удивленно. – Возможно, подлинники. Том привез их из Европы. Я боюсь, как бы с ними не возникли проблемы. И адвокат тоже говорит, что… Если картины стоят кучу денег, могут возникнуть проблемы. Придется объяснить, на какие доходы приобретены эти вещи. Если у налоговой службы появятся вопросы, придется что-то объяснять. Но что? Скажу, что эти картины на пляже нашла?

– А Том что говорит?

– Твой брат, черт бы его побрал, сел в тюрьму. Надеюсь, ему там быстро надоест. Он выйдет и что-то расскажет о своих приобретениях. И вообще… Поинтересуется, как живет его жена и две дочери.

Спустились вниз, сели в большой комнате с мраморными полами, ковром из крокодиловой кожи и огромным камином. Одна стена стеклянная, не поднимаясь с дивана, можно увидеть белый пляж, гребешки волн над изумрудным океаном и облако у горизонта, похожее на заблудившегося барашка. Мексиканская девушка принесла стаканы домашнего лимонада со льдом. Луис по-прежнему отводила взгляд, смотрела в дальний темный угол и покусывала губу, будто хотела что-то сказать, но не решалась.

– Где дети? – спросил Джон.

– Старшая уже год живет в Аргентине вместе со своим другом. Перл гостит у подруги.

И снова повисло тягостное молчание.

– Том позвонил оттуда. Изредка из тюрьмы разрешают сделать звонок на волю. Всего десять минут. И при разговоре присутствует кто-то из администрации. Том просил передать кое-какие вещи, ничего ценного. Все в чемодане. Разные безделушки, тетрадки с записями… И попросил меня все тебе рассказать. Честно, как было дело.

– Об этой девке, с которой сидел в ресторане, тоже просил рассказать? Мне звонил Львов. Я уже знаю всю эту отвратительную историю. Том приехал во Владимир с какой-то очередной шлюшкой, напился в ресторане. Ввязался в драку. И теперь сидит в грязной кутузке, дожидается суда и надеется на мое сострадание. А мне противно все это слушать, я не хочу знать никаких подробностей.

– Что ж, как хочешь. А что еще сказал Львов?

– Пообещал: пока муж в тюрьме, мне будут переводить деньги, сопоставимые с теми, что он зарабатывал. Львов открыл номерной счет в Европе. Даже если у банка дела пойдут совсем плохо, даже если банк вылетит в трубу… Словом, мне не надо беспокоиться о деньгах. У Львова есть совесть. Он верующий человек. Наверное, с ним хорошо работать?