Утром следующего дня я уже стоял у доски перед одноклассниками и своим классным руководителем… Стоял с абсолютно потухшим взглядом и все еще остающимися в грязных бинтах, порезанными столовым ножом кистями рук.

– Ну, что будем делать, Скорин? – тревожно спросила Алла Ивановна. – Очередная драка…

Я молчал.

– Ты же неплохой мальчишка! Пойми, я больше не смогу закрывать глаза на подобные вещи, Савва!

В тебе как-будто живут два абсолютно разных человека, – продолжила она и, встав со стула, медленной походкой пошла в противоположный конец класса, держа в руках длинную указку.

Мои глаза неподвижно смотрели в пол. Да, меня мучила совесть. Но мучила не оттого, что я слышал сейчас, а оттого, что я наконец-то посмотрел на себя со стороны. Перед классом стоял самый бестолковый его ученик… ученик, которого совсем недавно исключили из секции плавания за непосещаемость… который по итогам четверти стал самым отстающим в классе… ученик, с которым уже давным-давно, не общались одноклассники, посмеиваясь над его дурацким внешним видом и каждый раз передразнивая его сэ..сэ..сэ..удорожную речь. И вот теперь еще эта драка, вопрос об отчислении из школы…

– Алла Ивановна, – негромко произнес я, – я и сам хочу… ис..пы..пы..пы..пыы..равиться… – произнес я и разрыдался, стараясь максимально отвернуть свои мокрые глаза в сторону, скрывая их от любопытных глаз.

Очень хотелось сказать классной «простите меня», но я понимал, что не выдавлю из себя эту чертову фразу. Тем более, что вокруг все еще был слышен тихий ядовитый смех тех, для кого моя речь была веселым спектаклем.

В этот самый момент неожиданно раздался громкий хлопок, и куски деревянной указки, которую Алла Ивановна держала в руках, мгновенно разлетелись в разные стороны, попадая в сидящих рядом учеников. На этот раз классный руководитель обращалась не ко мне.

– Если еще хотя бы раз… я услышу чей-то подлый смех, я разобью еще несколько таких указок, но только уже не о парту! – пытаясь сдерживать свой гнев, произнесла она. – Меня все услышали???!!! – громко прокричала вышедшая из себя женщина. – Что вы знаете о жизни вашего одноклассника?! Хотя бы раз! Кто-нибудь из вас поинтересовался, почему Скорин скатился на самое дно? Почему он не учится? Почему приходит с грязной головой в школу и черными, как у сантехника, ногтями? Почему ваш товарищ заикается? Почему он постоянно дерется, в конце концов?!

Класс молчал…

Опустив глаза, весь класс молча слушал речь своего классного руководителя. Речь человека, с которым я не мог не делиться многими эпизодами из собственной жизни, включая многочисленные попытки спасти мать от суицида или смертельных угроз со стороны пьяного отца. Думал ли я когда-нибудь о том, чтобы самому уйти из своей собственной никчемной жизни? Да. Пару раз… В самые тяжелые минуты накатившего отчаяния я отчетливо представлял себе, как сделаю это. Только об этом никто никогда так и не узнал. Даже Алла Ивановна… Зато она знала о тех периодах, когда мы с Братом голодали, заставляя меня тащить домой сетки с картофелем и яблоками, выращенными на ее ухоженном дачном участке. Эта женщина знала обо мне больше, чем знали на тот момент мои собственные родители…

– Молчите?! – продолжила она.

– Скорин дерется, потому что, несмотря на свой жалкий вид, он единственный из вас, у кого есть достоинство! И именно оно никогда не позволит ему терпеть унижения даже от тех, кто сильнее его…

В очередной раз классная поручилась за меня, выпросив у директора самый последний шанс, который я уже не имел права просрать, как бы выразился мой отец. Тогда же я принял окончательное решение стать военным летчиком, дав себе обещание, что никогда больше – ни в драке, ни в бою – я не промолвлю ни единого слова и не разрешу себе сдаться, даже если придется пойти на свой первый и последний в жизни таран.